Библия Ветхозаветной Церкви

проверочным стандартом всех других еврейских текстов. Этот текст назывался «храмовым свитком» или «свитком Ездры».[117] Согласно другой традиции, храмовый свиток состоял из трех отдельных свитков.[118] Некоторые ученые полагают, что, поскольку тексты этих свитков отличаются друг от друга рядом деталей, мы можем заключить, что в храмовом свитке было представлено несколько текстовых традиций.[119] Но разве это не преувеличение? Существование разночтений в храмовых свитках вовсе не означает, что между этими свитками были существенные отличия. Исследования показали, что свитки, содержащие текст Пятикнижия, отличаются друг от друга лишь двумя словами. В одном из этих случаев речь идет о добавлении к слову одной буквы. В другом случае разница сводится к перестановке двух похожих по написанию букв «йод» и «вав», отчего общий смысл предложения не меняется. Следует также отметить, что каждый свиток имел собственное название соответственно варианту текста, из чего можно заключить, что даже незначительные различия между свитками привлекали к себе внимание. Во всяком случае, вышеупомянутая традиция свидетельствует в пользу единого общего содержания храмовых свитков. Из нее нельзя вывести то, что в дохристианскую эру существовало несколько письменных источников еврейского текста Библии, которые отличались между собой значительным образом. И, наконец, было отмечено, что исправления в библейских свитках Кумрана, как правило, делались так, чтобы текст звучал как можно ближе к протомасоретскому варианту, — не потому ли, что он и был высшим авторитетом?[120] По мнению признанного еврейского ученого Раши, а также ряда других исследователей, царский свиток, который читался царем на празднике кущей и первосвященником в День Очищения, также был максимально приближен к храмовому свитку. Сигал (Segal) упоминает о том, что для переписывания храмовых свитков была нанята целая группа книжников. [121] Эти книжники назывались магихим, и именно им было поручено переписывание и хранение храмовых свитков. Совершенно очевидно, что раввинам удалось сохранить эту священную традицию — по этой причине свитки, используемые в храме, и получили уникальное название подлинников. Эти свитки были почитаемы, и их без труда отличали от других. Судьба храмовых свитков после разрушения Иерусалима римлянами неизвестна. Иосиф Флавий, иудейский историк первого века, писал, что после падения Иерусалима в семидесятом году н. э. император Тит увез из иерусалимского храма свиток с иудейским законом. По приказу Веспасиана этот свиток хранился в Риме. Спустя какое–то время Иосиф Флавий написал о том, что император Тит предложил ему взять в подарок любую вещь, оставшуюся после разграбления иерусалимского храма, и историк взял себе священные книги. Некоторые предполагают, что среди храмовых книг, перешедших во владение Иосифа Флавия, были и храмовые свитки, которые впоследствии были перенесены в кеништу императора Севера. Хотя, согласно Сигалу, в свитках Севера содержатся орфографические варианты древних рукописей, свидетельства в пользу того, что это храмовые свитки, весьма разрозненны и потому ненадежны.[122] Как бы то ни было, традиция храмовых свитков говорит о том, что практика переписывания и хранения авторитетных еврейских книг существовала еще в дохристианские времена и что на основании этой письменной традиции проверялись и исправлялись все прочие тексты во избежание ошибок, которые неизбежно появились бы при переписывании отдельных книг для частных исследовательских целей.[123] Впрочем, какова бы ни была судьба утерянных храмовых свитков, совершенно очевидно, что традиция хранения священных текстов выжила благодаря усердию и прилежанию иудеев.[124]

В–четвертых, метод книжников, основанный на отслеживании мельчайших деталей текста и предполагавший соблюдение строгих правил переписывания, гораздо старше Р. Акибы. Помимо точек, о которых было упомянуто выше, необходимо также отметить, что священники Второго Храма могли найти наставления в одной–единственной букве еврейского алфавита — обычном союзе «вав».[125] Общеизвестно, что мельчайшие детали текстов были тесно переплетены с требованиями юридической точности, той самой точности, которой излишне увлеклись фарисеи за несколько веков до Нового Завета.

И, наконец, в–пятых, иудейский историк первого века Иосиф Флавий ясно и однозначно ссылается в своих летописях на еврейскую Библию и утверждает, что со времен Артаксеркса (465–25 гг. до н. э.), «никто не осмеливался внести в нее ни единого добавления, удаления или изменения».[126] В свете этих фактов мы можем сказать, что традиция переписывания и хранения священных текстов, поддерживаемая иудейскими книжниками, восходит к временам соферим и Великой синагоги — традиция, которая, по утверждению Иосифа Флавия, в Израиле считается «неотделимой, инстинктивной составляющей каждого иудея».

Хотя о надежности раввинистической литературы с точки зрения исторического исследования ведутся споры, совершенно очевидно, что все вышеупомянутые традиции указывают на то, что практика тщательного переписывания еврейской Библии зародилась гораздо раньше, чем были созданы свитки Мертвого моря, и восходит к четвертому или пятому веку до н. э.[127] Несмотря на то, что в древнем Израиле существовало немало текстов, содержавших разночтения (которые иногда даже переводились), иудейские книжники хорошо знали свою собственную традицию и прилагали все усилия к тому, чтобы сохранить священные еврейские тексты в том виде, в котором они до них дошли. А это значит, что вышеупомянутая традиция зародилась не позднее Ездры, одного из библейских авторов. Более того, она вполне сочетается с одним из преданий из Мишны, согласно которой «Моисей принял Тору на Синае и передал ее Иисусу Навину; Иисус Навин передал ее старейшинам, старейшины же — пророкам, а пророки — мужам Великой синагоги (во времена Ездры)».[128]

Глава 6. Передача текста Ветхого Завета в процессе его формирования

К великому сожалению, прекрасная традиция подсчета букв, задействованная при копировании еврейской Библии, не существовала при переписывании Ветхого Завета в процессе его формирования. Само по себе это еще не значит, что подобные методы вообще не использовались в ветхозаветный период, просто в самом Ветхом Завете нет явных указаний на способ хранения и передачи предания из поколения в поколение. Как уже отмечалось выше, у иудеев было не меньше причин сберегать ветхозаветные писания, чем у язычников, тщательно хранивших свои священные документы. Ко времени дарования Закона на Синае традиция скрупулезного переписывания священных текстов в большинстве языческих народов, окружавших Израиль, уже сложилась. Учитывая особенности религиозного опыта израильтян и причины, побуждавшие их бережно хранить Божьи откровения, предположение о том, что иудеи могли пренебречь наследием своих пророков, было бы в высшей степени безосновательным. В этом отношении весьма уместны слова В. Т. Мартина (W. Т. Martin):

Было бы довольно странно, если во всем Израиле не нашлось бы ни одного человека, который, из любви к литературе, не посвятил бы себя сбережению письменных преданий израильского народа. Невозможно себе представить, что из всех книжников Востока только иудейские отнеслись к передаче священных текстов с пренебрежением. Язычество породило покровителя образования и письменности Ашшурбанипала, посвятившего себя «драгоценным табличкам», как он их называл, и Шабаку, который с необычайным рвением и усердием увековечивал предания своих отцов, придавая им достойный и устойчивый вид. И только о высоконравственных иудеях кто–то заявляет, что они, якобы, позволили своим недобросовестным книжникам исказить, извратить и изуродовать священные писания.[129]

Убедительнейшим доводом в пользу тщательного хранения ветхозаветных писаний является сама их природа.[130]