твою: им ты будешь творить знамения». Силою этого жезла Моисей превратил свой посох в змея; им же пророк обратил воды Нила в кровь, произвел великое множество жаб, навел на Египет полчища мух, вызвал самую ужасную за всю историю этой страны бурю, навел на дом фараонов проклятие саранчи, разделил воды Чермного моря, высек из камня воду для Израиля во время их странствования по пустыне и поразил нечестивых амаликитян.[62] Если предположить, что чудесных знамений и явлений Божественного величия на самом деле не было, то у Израиля не было никаких причин принимать слово Моисея. Если же чудеса действительно имели место, то у народа Божьего было на то более чем достаточно причин, и, как мы видим, израильтяне приняли Моисея как глашатая воли Божьей сразу же после исхода (Исх. 18, 13–16). Сомнения, которые одолевали их раньше, рассеялись окончательно (Исх. 4, 1–9).
Ни для кого не секрет, что, с точки зрения целого ряда ученых, материал Пятикнижия состоит из нескольких литературных традиций и частично почерпнут из устных преданий древности. Литературные традиции подверглись довольно тщательному редактированию, пока однажды не приняли окончательного, зафиксированного вида. Считается, что именно в этот момент они обрели статус канона. В истории Израиля кристаллизация Божественных откровений произошла сравнительно поздно, как утверждают представители этой школы. Пределы каждой из литературных традиций, или литературного слоя, библейские критики определяют с помощью тщательного анализа текста, исходя из общепризнанных посылок. Литературный слой представляет собой набор легенд, так называемых преданий древнего Израиля, которые со временем стали считаться историческими. Поскольку эти традиции–легенды постоянно пересматривались, мы не можем с точностью сказать, что же произошло на самом деле и произошло ли вообще что–то. Джеймс Флеминг (James Fleming) попытался решить эту задачу в ходе написания краткой биографии Моисея.[63] Однако перед ним встала проблема, с которой сталкиваются все библейские критики: библейская традиция — это «единственный источник конкретных сведений, которым мы располагаем». А поскольку эта традиция считается недостоверной, кто может сказать, что в действительности произошло? Тем не менее, Флеминг в некоторой мере все равно опирается на эту традицию по той лишь причине, что согласно общему мнению библейских критиков, она содержит в себе зерно истины. Но даже если бы это было так, подобное допущение никак не проливает свет на то, почему израильтяне признали ветхозаветные Писания каноническими и почитали их высшим авторитетом.
Основная причина признания израильтянами ветхозаветного канона — жизнь Моисея и его свидетельство о Боге. В Ветхом Завете нет ни одного человека, чье авторство канонических Писаний утверждалось бы с большей уверенностью, чем Моисеево. В конце ветхозаветной эры о Моисее все еще можно было сказать: «И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу, по всем знамениям и чудесам, которые послал его Господь сделать в земле Египетской над фараоном и над всеми рабами его и над всею землею его, и по руке сильной и по великим чудесам, которые Моисей совершил пред глазами всего Израиля» (Втор. 34, 10–12; сравн. Чис. 12, 7–8). Нет ничего удивительного в том, что иудейские писатели относятся к Моисею с глубочайшим почтением.[64]
В лице Моисея мы имеем установленную модель канонического авторства: человек Божий, записывающий канон, должен быть утвержден на эту роль Божественным свидетельством в присутствии всего народа. И все же непосредственно перед смертью Моисею было необходимо оставить после себя преемников. Свое судейское служение (Исх. 18, 17–26) он передал священникам (Втор. 17, 8–10), служение военачальника перешло к Иисусу Навину (Втор. 31, 1–8; 24, 9), а служение пророка, вестника воли Божьей, Моисей передал пророкам, о которых говорится во Втор. 13 и 18. В связи с этим прежде всего нужно отметить, что постановления, изложенные во Втор. 12–26, даны для того, чтобы с их помощью можно было проверить, говорит ли пророк истинное слово Божье или нет.
Постановления Второзакония 12–26 нередко даются вместе с предостережениями об опасности отступничества, которая будет подстерегать израильтян после вступления в землю ханаанскую. Яркий тому пример — Втор. 18,9: «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии». Эта тема звучит на протяжении всего Второзакония.[65] Такое количество запретов указывает на то, что народу Божьему угрожало множество соблазнов и искушений на пути в Ханаан. Одну из самых серьезных опасностей представляли собой пророки, восстававшие как из среды израильтян, так и из среды язычников. Последние могли склонить сынов Израилевых к принятию и дальнейшему распространению религий Ханаана, и потому постановления, изложенные во Втор. 12–26, следует считать своего рода предупредительной мерой. Сами по себе эти главы не содержат четкого определения роли пророка — знание этой роли как бы подразумевается, — они даны израильтянам в качестве критерия для испытания пророка: действительно ли он говорит от Бога? Постановления Втор. 13 и 18 были даны не для пророков, а для всего израильского общества, чтобы оно могло знать, действительно ли на пророке лежит печать Божественного благоволения.
По сути дела, во Втор. 13, 1–6 мы видим, как Господь испытывает свой народ, проверяя его верность. С помощью этих предписаний он определяет, любят ли израильтяне своего Бога всем сердцем и всей душой. «Чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, от всего сердца вашего и от всей души вашей» (Втор. 13, 3). Если Израиль откажется следовать за пророком, который после совершения чудесных знамений скажет: «Пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им», это будет значить, что испытание пройдено успешно.
Впрочем, эти слова не следует понимать так, будто «иные боги» могут совершать знамения и чудеса собственной силой. Питер К. Крейг (Peter С. Craige) отверг идею о том, что лжепророки могли творить чудеса сами по себе. «Абсолютное владычество Бога проявляется еще и так: совершение чудесных знамений лжепророками или прорицателями не значит, что боги, которым служат эти люди, обладают реальным могуществом. Это значит лишь то, что Всесильный Владыка по своему благому промыслу допускает некоторое событие, дабы с его помощью испытать и укрепить свой народ».[66] Делицш (Delitzsch), однако, отстаивал противоположную позицию: с его точки зрения, рассматриваемый текст однозначно учит, что лжепророки способны совершать чудеса. Доказательство тому — египетские волхвы. Именно по этой причине, утверждает Делицш, испытание, о котором идет речь во Второзаконии, ограничивалось рамками предсказаний и пророчеств — чудесные знамения лжепророкам были вполне под силу.[67] Между тем, единственными знамениями и чудесами, которые,
С точки зрения требований, выдвинутых во Второзаконии, Израиль как нация не сохранил верность своему Богу. Об этом свидетельствуют многочисленные пленения народа Божьего, особенно ассирийское и вавилонское. Незадолго до смерти Моисей предупреждал израильтян: «Вот и теперь, когда я живу с вами ныне, вы упорны пред Господом; не тем ли более по смерти моей?» (Втор. 31, 27–29; 29, 4). Хотя Израиль отступил от Бога и тем самым навлек на себя жестокие последствия, испытание, о котором идет речь во Второзаконии, стало как бы стандартом определения верных. Однозначным требованием, предъявляемым к Божьим пророкам и их последователям, было исполнение Первой Заповеди — хранение верности единому истинному Богу. Израиль как нация отступил от Бога, однако оставались еще те, кто не последовал за
