— Вот тебе один фунт за один час вахты. Знай нашу щедрость. А теперь иди, постой еще семь минут для ровного счета. Будь человеком.
А тот с разгону беспроигрышно выставляет ультиматум:
— Ще-едрость… Возьмете в долю — постою, так уж и быть.
— Что-о? Мало?!
— А что — много?
Жадный матросик попался и наглый. Если вот так, ни за здорово живешь, отваливают фунт — значит, очень им надо. Значит, можно потянуть больше. Засовывает он этот фунт в карман подальше и повторяет:
— Давай по-честному. Кто все это время у трапа парился? Значит, вхожу в долю. — На треть претендует, бродяга!
И глядя бессильно на алчущую и потную его физиономию, вдруг разражаются они нервическим хохотом:
— Так — в долю хочешь? На троих?
— Хочу!
— Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо! Полную треть?
— Да. По-честному. А что?..
— Ха-ха-ха-ха!..
— Да вы че гогочете!
— Ну, выдай ему его долю!
Выдвигают рундук и показывают ему труп.
Тот сереет и отваливает челюсть. И при виде его остолбенения они опять истерически закатываются:
— Хотел на троих? Заметано! Так теперь и скажем.
— К-кому ск-кажете?..
— Ох-ха-ха-ха!.. «К-кому, к-кому!» Прокурору, тля!
— М-м-мужики, вы ч-чего… Это ч-что…
— Это? Ой, а что это? С утра не было. Ха-ха-ха!..
— Дак вы-вы-вы…
— Нет уж, не вы-вы-вы, а мы-мы-мы. Ты чего, грамматику в школе не проходил? Кто на стреме стоял? Кто треть требовал?
— Точно. Мы ребята добрые.
— И справедливые. Получай заработанную треть!
— Да вы как?..
— Молча, тля. За шнурочек.
— Какой шнурочек?
— Специальный. Который он сам себе на шею надел.
— Как? Дак а чего? теперь-то?
— Дак а теперь-то ничего. Бабки на троих делить.
— А его чего?
— А ему теперь чего. Морской закон суров: кирпич на шею — и за борт.
— А где кирпич-то взять?..
— А вот твоя рожа как раз подойдет.
— Дак увидят!
— Что увидят — рожу? Долбак! На солнце ночью полетишь, понял?
И садятся они бок о бок втроем пересчитывать и делить все эти грязные и мелкие бумажки.
5. Скорая медицинская помощь
Доктор же тем временем, гуманист в белом халате, соблазненный сверх меры чужим вожделением, видом спиртика и звуком струи из склянки, набулькал себе полмензурочки, закусил сырком, засмолил болгарской сигареткой и, заботясь судьбой своего доллара, опять же, томимый скукой и бездельем, звонил по каютам в поисках должника.
Ударил телефон нашей троице по ушам, по нервам, сбил со счета, оцепенил. Брать трубку, не брать? А если не брать — что говорить потом, где был, куда делся?..
— Алло?
— Такой-то у тебя сидит?
— А что?
— Ясно. Если сидит — никуда не трогайтесь.
— Почему?..
— А потому, что сейчас к вам придут!
— Кто?..
— Кто надо, тот и придет, — зловеще обещает доктор. — Сейчас увидите. — Это называется — каждый развлекается, как может. В море театров нет. Оно само себе театр.
Заговорщики холодеют. Мандражируют.
Стучат в дверь — громко, размеренно: официально. И тот, который третий, вообще зеленеет и норовит попрощаться, ладно, ребята, я тут ни при чем, так что пошел, пока. Ему возражают, ну нет, ишь намылился, третий так третий! а то покажем, что это вообще ты все придумал и организовал, с вахтенным договорился, из хитрости в чужой каюте все совершил, и душил сам, а мы только помогали. И его начинает колотить крупная лошадиная дрожь.
Тут-тут-тут! Трах! трах! тра! Разбирают деньги, прячут стаканы: у-у доктор, интеллигент проклятый, как чего учуял, что теперь будет!.. Отпирают…
— Всем сидеть на местах! — дурачась, командует доктор, молодой специалист. — Ну-с, друзья мои, пора поделиться доходами.
Они смотрят, как кролики на удава, и мелькает на миг мысль, а не придушить ли заодно и доктора; и дело с концом, шито-крыто. Но не настолько у них еще крыша поехала, и мысль эта безумная развития не получила.
А доктор, с мелким удовольствием отмечая их растерянный вид, веско объявляет:
— Мне все известно! Так что — давайте.
Вот и твердите после этого, что доктора ничего не понимают. Может, оно и так, не понимают; но иногда умеют.
Третий тянет неохотно, кривя звук с мужицкой скаредностью:
— Да че давать… сколько и было-то…
— Сколько было — столько и выкладывайте, — веселится доктор, продолжая играть втемную. И от его напористого веселья проникаются они праведной враждебностью трудяг, которые как-то обмануты кем-то сильно образованным, за кого они сделали всю грязную и опасную работу, а теперь их элементарно грабят, пользуясь преимуществом в интеллекте и положении.
И первый говорит:
— Да за что ж давать-то, доктор. Всем давать — не успеешь штаны скидавать.
Второй говорит:
— Вы что ж — вообще все хотите? Конечно… если совести хватит…
А третий говорит:
— Это с вашей стороны… еще в сто раз хуже, чем с нашей…
Проситель-спиртонос под докторским нахальным взором отслюнивает доллар и подвигает по столу. И поскольку доктор хранит невозмутимость, добавляет еще пять франков и тысячу лир. И голосом праведника, воздавшего жестокосердому кредитору семь мер за одну, извещает:
— Вот…
