Деревяшка
– Анна!
Сомёнкова открыла глаза, посмотрела на часы. Семь. Самое утро, можно спать и спать, до одиннадцати, ладно, не до одиннадцати, до девяти хотя бы…
– Круглов, ты дурак? – спросила она. – Ты знаешь, сколько времени? Воскресенье, между прочим, все приличные люди спят!
– Приезжай, – попросил он.
– Куда? – не поняла Аня.
– Ко мне, куда еще-то? И поскорее.
– Что-то случилось? – Девушка насторожилась.
– Случилось. Потом объясню, давай поскорее.
И он отключился.
– Дурак, – повторила она. – Дурак, хам… Еще раз дурак.
Ехать на окраину города воскресным утром, в единственный день, когда можно отдохнуть и отоспаться… Ненормально. И вся эта история ненормальна, как и сам Круглов. Не ездить, что ли? Сказать ему, что у нее болит голова, что она вчера вывихнула лопатку, эпидемия на носу…
Не отстанет. Почему-то ей казалось, что он не отстанет. И что если она сейчас не отправится к нему, то скоро заявится сам Круглов. Он, значит, заявится, и тут из своей берлоги появится папаня, не до конца отдохнувший после вчерашнего отдыха, папаня ухмыльнется и скажет: «Здравствуй, зятек…»
Нет уж, лучше съездить к Круглову самой.
Через полчаса Аня собралась и вышла к остановке. Повезло, автобус стоял на конечной, дожидался пассажиров, девушка забралась на заднее сиденье, достала термос и стала пить кофе. Она пила его до самого Афанасова и выпила почти целый литр, и съела четыре бутерброда из низкокалорийных хлебцев с обезжиренным сыром, отчего как следует разозлилась.
Круглов предупредительно ждал ее на остановке. Он как-то осунулся и похудел, Сомёнковой вдруг стало его жалко, и она предложила ему последний, пятый бутерброд. Он не отказался.
До дома шагали молча. Она опасалась что-то спрашивать, а сам парень молчал, хмурился, собирал камни и прятал их в карман, ей это не нравилось. Но заговорить она решилась только возле дома.
– Ладно, – сказала Аня, – зачем звал? В молчанку играть?
– Здесь рядом уже, десять метров.
Круглов двинулся вдоль забора, остановился, стал вглядываться в землю под фундаментом.
– Что ищешь-то?
– Тут были шаги… – растерянно сказал он.
– Шаги?
– То есть следы, – поправился Витька. – Вдоль всей стены. Как раз напротив моей комнаты. Вот прямо здесь!
Он указал пальцем в землю.
Сомёнкова поглядела на грязь с сомнением. Никаких следов. Обычная глина, размытая дождем, возле заборов всегда такая грязь, пластиковых бутылок здесь только вот не хватало.
– Здесь все истоптано было! – сообщил Круглов. – Все-все!
Он поглядел на нее безумными глазами, под одним синяк.
– Ты сегодня спал вообще? – спросила Сомёнкова.
– Немного… Возле рассвета… Слушай, как я мог уснуть, если у меня всю ночь шаги возле забора, а?
– Ну, мало ли кто возле заборов шляется? – пожала плечами девушка. – Пьянь какая-нибудь.
– Пойдем, я тебе покажу.
Парень направился к дому. Анна потащилась за ним, хотя на самом деле ей хотелось к себе. Не в этот трехэтажный особняк, а в свою двухкомнатную хрущевку.
Дверь в дом оказалась закрыта, Круглов долго брякал ключом, отпирая замок. А потом еще один замок. Сомёнкова переминалась рядом. Наконец дверь отворилась.
В холле остро пахло химией. По стенам извивались красные узоры, и кое-где уже зацветал грибок, в углах отклеивались обои, паркет под ногами встопорщился и немилосердно скрипел. На полу валялись скомканные газеты, очень много. Мебель отодвинута от стен и стоит кое-как, некоторая на деревянных чурбаках – чтобы не размокала. В потолок смотрят красные, похожие на бочки тепловые пушки.
– Что это здесь…
– Потоп, – ответил Круглов. – Труба лопнула, горячей водой все залило. Разгром, короче. Надо ремонт делать.
– Да… – сочувственно кивнула Аня. – Нас в этом году тоже заливали. И в прошлом. Нас вообще часто заливают, мы и обои уже не клеим. А тихо что так? Где Федул, где все?
– Отец мать в больницу отвез. Федька спать перестал. Не спит, и все, орет как ненормальный.
– Почему?
Он не ответил.
Они поднялись наверх по поющей лестнице, на ступенях которой по краям уже начала заводиться зеленоватая плесень. В комнате Круглова разрушений оказалось даже больше. И сами они были масштабнее как-то, наверное, на фоне небольшого размера помещения. Стены покрывала неприятного вида бурая короста, возникшая от смешивания обойного клея с водой, короста поблескивала влажностью и походила на живую. Кирпичи, покрывавшие железную печь, были расковыряны и валялись на полу в беспорядке, сама печь покрылась ржавчиной и походила на пузатую цистерну, забытую на железнодорожных путях. Потолок странным образом деформировался, выгнулся вниз, надулся полуметровым, весьма угрожающим пузырем.
– А это что? – кивнула Сомёнкова.
– Вода, – пояснил Круглов. – Натекла в натяжной потолок. Надо техников вызывать, а сейчас руки не доходят… Так оригинально?
– Пугающе. На психику давит… А если проткнуть?
– Еще один потоп. Да ладно, не обращай внимания. Смотри сюда.
Он включил компьютер, сдвинул стулья.
– Понимаешь, эти шаги – они довольно долго продолжались, только под утро стихли. Я подождал немного, а потом вышел посмотреть. И сфотографировал. Все сфоткал, смотри здесь.
Витька открыл папку.
– Смотри.
На экране возникла блестящая грязь. Сомёнкова принялась в нее вглядываться, однако ничего необычного не обнаружила – та же самая грязь, что они разглядывали десять минут под забором. Только сейчас она сияла. Причем довольно ярко.
– Странно… – Круглов принялся листать фото. – Странно, тут все это…
На фото одна грязь сменялась другой, и все эти грязи сверкали. Никаких следов.
– Ну и что? – спросила Анна.
– Да, действительно… – Он потер лоб. – На самом деле… Видимо, это из-за заморозка. Надо было без вспышки фоткать, она выхватила лед… Ничего не видно. Какая дурацкая ситуация…
Аня поглядела на потолок. А что если он лопнет сейчас вот, немедленно, то их всех зальет холодной и грязной водой.
– Но следы были! – сказал Круглов. – Я не вру.
– Я верю, верю, – кивнула она. – Все так и было, следы, шаги, потолок вот-вот лопнет. Это все чрезвычайно интересно…
– Это еще не все. Шаги – это еще не все… Мне еще на крышу что-то кидали.
– Что?
– Похоже на камни.
– И где эти камни? – осведомилась девушка.
– Не знаю.
– А что ты не посмотрел?
