побоев. Я не был столь крепок в те годы, как нынче. Сколько крови осталось на той земле в день нашего приезда!
Итак, меня отвели в большой дом, сооружённый из древесной коры. Какая-то женщина принесла мне поесть, но я не чувствовал никакого аппетита, слыша жуткие вопли снаружи. Вскоре в дом вошла группа стариков, все с длинными трубками во рту. Некоторое время они молча сидели вокруг меня, затем повели в хижину поменьше, где стали неторопливо обсуждать что-то с женщиной, приносившей мне еду. После этого она обвязала меня каким-то поясом и отвела обратно в большой дом. Там меня поджидала девушка, которая принялась расчёсывать мои волосы, затем умыла меня. Старуха в это время танцевала вокруг меня и пела. Мой новый отец раскладывал передо мной щепотки табаку. Вечером мне выдали кожаные индейские ноговицы, мокасины и тряпку для набедренника.
На следующий день мой новый отец устроил пиршество, в котором участвовала вся община. Мои новые сёстры смазали мои волосы жиром и повесили на меня два ожерелья из маленьких глиняных колечек. Отец вложил в мою руку боевую палицу.
Так началась моя жизнь среди Ирокезов в общине Цапли. Так начались мои исследования этой земли.
В первые же дни я обнаружил, что французская собака содержалась отдельно, ей выказывались удивительные знаки внимания и уважения. Позже мой новый отец поведал мне, что в том чёрном доге жил дух какого-то знаменитого Ирокеза. Пса приводили даже на советы старейшин, внимательно слушали его лай и пытались обсуждать его между собой. Но однажды мой отец-Ирокез понял слова дога и перевёл их:
– «Я долго жил среди французов, – сказал пёс, – но я не могу помочь вам ничем. Вы ошибаетесь, принимая меня за Ирокеза. Пожив среди вас подольше, я сделаюсь, конечно, Ирокезом. Но сейчас я всего- навсего породистый пёс с хорошей родословной. Я хочу, чтобы вы допустили меня до ваших лохматых собак, дабы я мог выбрать себе подходящую самку, влезть на неё и сделать потомство».
И тогда старики зарубили чёрного пса.
Но он не покинул их. Его дух стал навещать нашу деревню во времена опасностей, предупреждая Ирокезов о приближении врагов. Когда такое случалось, старики смеялись:
– Эта собака стала настоящим Ирокезом.
Я тоже сделался Ирокезом-Мохоком общины Цапля. Я научился читать следы, и эти знаки, оставленные на траве и песке, стали нравиться мне больше, чем книжные закорючки. Я видел в них жизнь. Не думаю, что я сумею объяснить вам это, друзья, да и нет такой надобности [13]…
– … И тогда я ушёл от них. Я превратился в дикого охотника, в одиночку, в человека без родни и без дома. Чихохоки, прознав о моей громкой ссоре с Ирокезами, выкурили со мной трубку и завязали дружбу. Я не противился. Дружба никогда никому не мешает. – Соколиный Взгляд вёл свой отряд, руководствуясь еле заметными приметами. Торопливо, искоса поглядывал он на мох, покрывавший деревья, время от времени поднимал глаза в ту сторону неба, где горело заходящее солнце, или смотрел на течение многочисленных ручьёв, которые им приходилось переходить вброд.
– Значит, теперь вы приняты в племя Делавэров? – поинтересовался Пьер Хейхой.
– Нет. Я сам по себе. Больше никто меня не усыновлял. Мне и так прекрасно, – ответил через плечо белый охотник.
В глубине леса показались очертания полуразвалившегося блокгауза. Крыша, сделанная из коры, уже давно истлела и смешалась с землёй, но громадные сосновые брёвна всё ещё были на месте, хотя один из углов постройки, уступая времени, просел, грозя обвалиться.
– Что это за странный дом? – спросила Корина. – Кому могло прийти в голову поставить дом в такой непролазной глуши?
– Мне пришло в голову, – весело ответил Соколиный Взгляд, – это моих рук дело. Я срубил эту избу после того, как покинул деревню Мохоков. Мне ведь нужно было иметь какой-то перевалочный пункт: я хотел заняться пушной торговлей, а здесь просто замечательное место, укромное, никому не известное.
– Ну и как? Хорошо обустроились?
– Нет. Я же сказал вам, что у меня не было ни дома, ни родни. Этот дом превратился в крепость, потому что едва я присоединился к отряду Делавэров, как на нас напали Мохоки. В этом самом блокгаузе мы и держали оборону много дней и ночей. Не часто пишут книги о стычке вроде той, что произошла здесь. В конце концов нам удалось сделать вылазку, и ни один из Ирокезов не ушёл отсюда, чтобы рассказать соплеменникам о постигшей их судьбе. Да-да, я был ещё очень молод, но уже здорово дрался. Сколько трупов осталось лежать тут! Я собственными руками похоронил убитых. Они лежат вот под тем самым холмиком, по которому мы только что прошли. Этот небольшой пригорок возвышается над грудой человеческих костей почти так же, как громадные курганы в Вирджинии, разве что он невелик размером.
– Какие курганы? – полюбопытствовали обе сестры в один голос.
– Разве вы не знаете? Это огромные могильные холмы, некоторые земляные, некоторые сложены из камня. Никто не может сказать наверняка, почему их возводили. Сами индейцы уже не помнят, настолько давно это началось. Одни считают, что в них покоятся останки тех, кто погиб в боях, проходивших на местах захоронений. Другие объясняют их существование давним обычаем индейцев собирать кости умерших родичей в определённом месте, где бы они ни были захоронены первоначально. Третьи полагают, что это общие могилы возле поселений. Но наверняка не знает никто. Что до общих могил, то у некоторых племён действительно существовал обычай хоронить возле нового поселения первого своего покойника в вертикальном положении. Его обкладывали землёй так, чтобы она закрывала его и поддерживала. Следующего покойника прислоняли к первому, прорыв к нему узкий проход; затем снова обкладывали землёй и так далее. Среди индейцев такие курганы пользуются печальной славой. Однажды я пропутешествовал с группой Чихохоков в ужасную даль, не сумев добиться от них, куда и зачем они шли. А они добрались до такого холма, постояли перед ним минут десять в полном молчании и со скорбными лицами пошли себе обратно! Можете ли вы представить такое?
– Надо же, – покачал головой Пьер, – а я был уверен, что дикари страшно ленивы по своей природе, чтобы совершать какие-либо паломничества. Собственно, я и сейчас остаюсь при мысли, что ловкость и проворство дикаря есть не проявление его способностей, а лишь следствие необходимости и нужды. Кажется, избавьте индейца от голода и жажды – и вы лишите его основы всех его движений: он будет с тупым видом лежать все дни напролёт. Разве не так, дорогой наш друг Наталиэль?
– Нет, майор, – не согласился охотник, – индейцы слишком одержимы горделивостью. Конечно, природная лень заполняет основную часть их существа, но оставшееся пространство их мозга и сердца отдано тщеславию. Они бы рады лежать, ничего не делая, но тогда их не за что будет хвалить. И это вынуждает их браться за оружие и отправляться в походы, чтобы нарезать чужих волос, пальцев, ушей, половых, простите, членов… Но мы с вами увлеклись спором. Тем временем наши нежные спутницы явно устали, несмотря на то что едут верхом. Не пора ли нам сделать маленький привал?
– Ни в коем случае, – воспротивилась Корина. – Нам нельзя терять ни минуты, иначе одному Богу известно, когда мы попадём в форт Анри. Кстати, далеко нам ещё?
– Совсем недалеко, мадемуазель Корина, – затряс головой Соколиный Взгляд. – Вот там наш форт, за тем пригорком. Только надо будет отыскать способ переправиться через водоём.
– Тем более нельзя терять времени. Близится закат. Давайте поспешим. – Корина пришпорила коня и вырвалась вперёд.
– Ваша сестра явно нарывается на неприятности, мадемуазель Элина, – вздохнул охотник. – Ну куда она поскакала?
– Я думаю, что она просто хочет уединиться, дорогой Наталиэль. Понимаете? По малой нужде. Мы ведь не привыкли к такой сдержанности, как вы, лесные жители.
– Да, вы правы, сударыня, – согласился охотник, – это мой недосмотр. Я просто не учитываю особенностей ваших нежных организмов…
Через несколько минут Корина прискакала обратно и взволнованно сообщила:
