Игра на вылет

— Обычно язык у него развязывается уже в постели. То есть уже после… — смеется Ветка и награждает меня коротким контрольным взглядом, чтобы удостовериться, верю ли я в эту хренотень.

Я киваю.

— Иногда он готов трепаться до самого утра, — добавляет она с благодарностью.

— Да, бывает, — говорю я искушенно. — После секса они такие типа беззащитные и вместе с тем… — Я прищуриваю глаза и делаю вид, что пытаюсь припомнить умиротворенное поведение Либора, — да, я согласна, и еще такие покладистые. Более открытые.

Ветка радостно поддакивает. Она добровольно признает мое превосходство, хотя чувствует, что это не вопрос опытности, а вопрос воображения: она уже поняла, что мои мечты более давние и глубокие, чем у нее. Кроме того, она знает, что на шкале уродливости я перед ней — прочная девятка, возможно, восьмерка, тогда как она безнадежная десятка.

— Секс всегда раскупоривает их, — говорю я, и мы обе смеемся.

Иногда Ветка, заболтавшись, перестает себя контролировать.

— Все равно они кажутся мне немного комичными — я имею в виду, когда кончают, — шепчет она. — Тебе нет? Как они потом лежат с этим своим сморщенным баклажанчиком.

Бог мой, Ветка, что ты несешь! — думаю я. Тормози, девка, тормози!

— Он показывается тебе голым и после секса? — говорю я с нарочитым сомнением. — Чудно! Либор после секса сразу же прикрывает его периной.

Ветка мгновенно теряет уверенность. Нет, ей бы экзамена у Марии не выдержать!

— И Мирек тоже, — выпаливает она поспешно. — Я имела в виду перед тем как прикроется… Понимаешь?

Она глазами выклянчивает у меня согласие, и я великодушно дарую его.

Несколькими месяцами позже наши пятничные встречи внезапно прекращаются. Однажды по какой- то причине не могу прийти я, в следующий раз — она. Вероятно, мы обе боимся, что нашу тихую договоренность под названием Я знаю, что ты знаешь, что я знаю мы не сумеем сохранить. Все эти враки становятся для нас невыносимо тягостными.

Еще раз мы встречаемся в июле после окончания школы: Ирена неожиданно звонит мне, и мы отправляемся немного побродить по набережной. Ни о Либоре, ни о Миреке мы уже не говорим.

Ева

Вышибалы она постепенно перестает любить. Хотя и довольно приятно быть в центре внимания, однако это начинает действовать на нервы, и в конце концов ей надоедает. Она обычно за капитана, а значит, под неусыпным приглядом: кому она чаще всего пасует, как изгибается и подпрыгивает, увертываясь от мяча. Разонравились ей вышибалы еще и потому, что она постоянно в фокусе внимания Джефа — и не только во время игры. Сперва он еще пытается скрыть это, но спустя неделю-другую ухлестывает за ней в открытую. Утром является в класс и смотрит на нее так, что и слов не надо… Причем его глаза выражают такое же неистовство, как когда он пытается вышибить ее из игры.

Более чем двадцать лет спустя Ева понимает его. Мало кто тогда думал, что все три года она не позволяла ему ничего, кроме поцелуев и нежных поглаживаний. Он нравился ей конечно, но любить его она не любила (после свадьбы Джеф иной раз напоминал ей об этом, и они вместе посмеивались). Тем не менее однокашники, учителя и ее родители с самого начала считали их идеальной парой. В последнем классе уже все без доли сомнения полагали, что у них близкие отношения (правду знали только Том и Скиппи). Когда Джеф не приходил утром в школу, классная руководительница при всех выясняла у Евы причину. Когда Евин отец поехал за новой машиной, то взял с собой Джефа. Ева понимала, что с ней происходит нечто противоположное тому, что происходит с большинством девушек ее возраста: она делает вид, что занимается сексом, и родители вроде бы ничего не имеют против, хотя о Джефе (да и о ней самой) мало что знают. Почему они в это поверили? Она просто чувствовала себя виноватой, что водит всех за нос. И почему именно Джеф? — спрашивала она себя. Она что, должна выйти за него замуж и иметь от него детей лишь потому, что он ее забронировал? Или потому, что он красивый? Или потому, что эта идея всем нравится?

Стыдится она и той истовости, которую невольно возбуждает в Джефе. Сексуальность, считала она, это нечто глубоко интимное, однако Джеф своими откровенными ухлестываниями высвечивает ее, выставляет всем напоказ. Он так старательно пытается залезть ей в трусики (как в своей пресловутой манере сформулировал Скиппи), что Еве и самой кажется, будто на глазах у всех она ходит в одних трусиках. Как бы это лучше выразить? Почти так же чувствовала она себя еще в начальной школе, когда мальчишки пускали ей зайчики на грудь и она со стыда готова была провалиться сквозь землю. Если немного утрировать, то бешеную одержимость Джефа она воспринимала чуть ли не как доносительство.

Годы спустя Мария расскажет ей, что на одном из классных сборищ, где ее не было, Том сказал: «Она пришла к нам, а тут уже ждал ее написанный сценарий. Сценарий теленовеллы: пригожий юноша с первого взгляда влюбляется в красивую девушку, и они в конце концов женятся… Вся проблема в том, что она была — как и все мы — слишком молода и ил глупа, чтобы суметь отвергнуть главную роль в такой love-story».[18]

Это заденет Еву, но ей придется признать, что в его словах что-то есть.

Джеф и Том все четыре года гимназии — неразлучная пара, иногда к ним присоединяется Скиппи. Еве кажется, что ее любят все трое: Джеф — упрямо, стоически; Том — тайно, отчаянно; Скиппи, понимающий, верно, что не имеет шансов, — самым забавным образом: он не боится выставить себя в смешном свете, ибо сознает, что в его случае все яснее ясного. Он строит Еве комичные любовные рожи, бросается к ее ногам, обнимает ее колени и в школьной столовке целует голубую пластиковую кружку, из которой она только что пила. И еще ходит изливать душу ее родителям: когда однажды вечером Ева возвращается домой с очередной платонической встречи с Джефом, Скиппи сидит в гостиной и распивает с ее матерью мятный чай.

— А вот и она, познакомьтесь, — восклицает он, увидев удивленную Еву в дверях. — Солнце дней моих, тьма ночей моих. Ева. Смертельная болезнь из трех букв.

Он надрывно стонет и бросается на ковер, причем расшибает лоб о журнальный столик. Евин отец, который не терпит Скиппи, хочешь не хочешь должен отвезти его в «неотложку», где ему накладывают шов на безобразно рассеченную кровоточащую рану.

Поступление Скиппи на медицинский факультет для ее родителей большая неожиданность, чем для нее самой, а когда через год-другой она сообщает им, что Скиппи специализируется по гинекологии, мать долго громко смеется.

Том — иной случай. Хотя Еве и импонирует, как в данной ситуации он стремится сохранить достоинство (иногда в этом есть даже нечто героическое, как бы высокопарно это ни звучало), но, с другой стороны, в его присутствии она никогда не чувствует себя достаточно свободно. Даже с болтливым Скиппи ей лучше, чем с вечно нахмуренным Томом, который избегает ее взглядов и самых легких прикосновений и по большей части вызывающе, подчеркнуто быстро уходит.

Алица утверждает, что ее сексуальность тогда была еще не разбужена, а теперь, дескать, снова уснула. Ева не знает, откуда у дочери эти выражения.

— Да, надеюсь, что твоя сексуальность тоже еще не разбужена, — говорит она, стараясь выглядеть строгой матерью.