несколько раз повторила: 'Иди назад к своим куколкам'. Принялась за дело, как обычно, сидя вместе со мной на полу, и все время болтала. Что-то вроде 'Сусаннина книжка в поезде. Моя любимая книжка. Натали Сусанна — красивое имя. Итальянское. Я — Дебора Габриела'.
Ей нравилось выговаривать эти имена*. Она сидела посреди игрушек, взяла одну из них и сказала: 'Ой, что же это такое? Всякие вещи, которых у меня нет...' и принялась сцеплять платформы: 'Так много игрушек. Боже мой, какая масса игрушечек' (Со времени первого приема я не добавил никаких игрушек, кроме глазной ванночки 'Оптрекс', как уже сообщалось).
Габриела говорила сама с собой и была очень довольна. Продолжала говорить: 'Ой, что же это?..' Взяла другой поезд и стала соединять вагоны.
В этот момент я высказался в том смысле, что она соединяет себя со мной.
Габриела: В поезде... яблочный сок... Нам всем было очень весело в поезде. Это был длинный, длинный поезд. Вот такой длинный [Она описала рукой дугу, чтобы показать его длину].
Я: Большое расстояние связано со временем, которое прошло после твоего последнего приезда, а у Габриелы уходит много времени, чтобы узнать, жив я или нет.
Это, кажется, послужило для нее неким ключом.
Габриела: У тебя когда день рождения? Я хочу сделать тебе подарки.
В этих обстоятельствах я счел возможным увязать рождение со смертью.
Я: А как насчет дня моей смерти?
Габриела: Посмотрим, что мы сможем для тебя приготовить. Мама написала письмо во Францию; туда надо добираться три часа, почти целый день.
Я: Если я умру, будет еще дольше.
Габриела: Ты не сможешь его открыть, раз умрешь. Это ужасно.
Потом она сказала что-то в том роде, что это нечто выстреливающее, какая-то бандероль, перевязанная бечевкой. Кладете ее, и из нее выстреливает порошок; он очень опасный; они умирают, только если их укусит змея. Она так или иначе продолжала тему смерти (это у меня точно не записано).
Габриела: Страшно. Змеи страшные. Но только если их тронуть. Тогда они кусаются. Мама как-то пошла в зоопарк, а там был попугай, который сказал: 'Привет, дорогая!' [Она произнесла это очень забавно, как попугай].
Я: Ты хочешь сказать, в зоопарке еще что-то было, например, змеи.
Габриела: Я сказала папе: 'Они ядовитые?' Я хотела протянуть руку и погладить ее, но папа оттащил меня. [Сказала что-то насчет маленькой девочки.] По ее лицу можно было сказать, что она счастлива.
Я: А ты счастливая девочка?
Габриела сказала что-то насчет Сусанны.
Габриела: Я хочу уничтожить, если я что-нибудь построю. А она не хочет так делать. У нее бутылочки с сосками. Я начала было ее кормить, но она ушла и не дала мне. Она милая маленькая малышка.
Я: Иногда ты в нее стреляешь.
Габриела: Нет, иногда у нас с ней мир.
Я: Это одна из причин, по которой тебе нравится сюда приезжать, чтобы от нее избавиться.
Габриела: Да. Я не могу долго здесь оставаться, потому что мне скоро обедать; так что можно мне приехать в другой день?
Таким образом она проявляла свою обычную тревогу по отношению к жизни, обособленной от Сусанны, и возможности иметь 'исключительное право' общения со мной, что для нее так важно. Она продолжала: 'Прости, что мы приехали немножко раньше, это потому, что я не могла больше оставаться дома, потому что я очень хотела поехать к мистеру Винникотту. Сусанна ужасно хочет поехать к мистеру Винникотту. Она говорит: 'Нет! Нет! Нет!'; вместо 'да' она говорит 'нет' и просыпается ночью. Она будит всех малышей. Это ужасно. Меня она не будит. Я даже не слышу. Мне ее еле слышно. Она говорит? 'Мама, мама бледно-желтая, папа, папа бледно-желтый, мама, мама, цыпленок, кожа да кости'?
Габриела ставила домики, как слова, в ряд, и с одной стороны башенку. Я думаю, это был поезд. Она комментировала: 'Собакам не разрешают есть косточки, потому что у них внутри осколки'. При этом она терла свою руку под колесами поезда так, будто демонстрировала то, что она делает себе. Она сказала: 'Очень больно. У тебя есть собака?'
Я: Нет.
Габриела: У бабушки есть, ее зовут 'Банни'*.
Она разложила игрушки разрозненно, отдельно одну от другой**. Я указал ей на это, и она сказала: 'Да', и еще что-то вроде: 'Соберем опять'. Она дотронулась до моего колена, но тут же отпрыгнула, сказав: 'Мне надо выйти к папе. Я вернусь. Хочу принести свою куклу'. Это была очень большая кукла, ее звали 'Франсис'. Она принесет ее мне, чтобы пожать руки. Ласкала мой ботинок. Тревога выражалась одновременно с нежными соприкосновениями. В этом смысле отделение каждого объекта от всякого другого было защитой. Соприкосновение со мной было главным и в связи с этим возникли различные виды вины — вины в том, что нет Сусанны, вины за разрушение найденного объекта — так что за этим отделением одного объекта от другого существует, можно сказать, внутренний хаос, состоящий из откусанных частей объекта.
Габриела: Однажды вечером я видела плохой сон. Сон был о... Я закрыла глаза и увидела прекрасного коня. Его звали Жеребец. У него было золото на ушах и на гриве. Он такой красивый. Золото, красивое, сверкающее золото. [Она положила руку между ногами]. Красивый конь приходил и топтал пшеницу [она объяснила, что пшеница — это что-то вроде кукурузы].
Я: Ты описываешь такую картину, что папа лежит на маме и они делают новых малышек, что-то такое, что имеет отношение к любви.
Габриела: Да.
Я: Возможно, там, где у мамы волосы [о пшенице].
Потом она сказала что-то о том, как она ходила в папину и мамину комнату, чтобы, ложась между ними, не дать коню топтать пшеницу. При этом она добавила: 'Иногда мне разрешают остаться на ужин', воспроизводя таким образом картину реальной обстановки, в которой она помешала коитусу, и обстановки, в которой Сусанна исключена: Сусанна — это действительно такое осложнение, которое она допустить не может.
Габриела: Нам нравится сидеть и не спать, но утром мы из-за этого устаем. [Поднимает маленькую фигурку]. Этот дядя не может сесть. Папа [ср. Жеребец] красивый.
Игрушки у Габриелы теперь были расставлены иначе, все деревья и фигурки стояли, и эта расстановка создавала общее ощущение жизни.
Габриела: Папа красивый. У нас дома на стене висит картина, где идут два человека, а один просто стоит.
Я сравнил это со сном, в котором что-то топчет что-то.
