1
Трижды повторился трезвон у входной двери, прежде чем директор Шиффель собрался с силами, выкарабкался из кресла и вышел в коридор. Укутанный в шерстяной плед, с перекинутым через плечо полотенцем и с согревающим компрессом лечебной грязи «Фанго» в руке.
— Хорошо, что вы всё же пришли, коллега Кройцман, — сказал он мокрому и запыхавшемуся от бега посетителю.
— Трамвай…
— Не стоит об этом говорить. Но вас не очень затруднит снять обувь перед дверью? Моя помощница по содержанию помещения в надлежащем виде, как теперь называют себя уборщицы, лишит меня своей помощи и доброго отношения, если я буду перегружать её работой.
Посетитель удивлённо уставился на свои ботинки. Действительно, они были угрозой для любого пола. Грязь комьями висела на них, словно он ходил по свежей пашне. Молча сбросив ботинки, мужчина вошёл в коридор. Его ступни утонули в мягкой ковровой дорожке.
— Её придётся убрать. Мне нужно просверлить в стене дырку, будет много грязи.
— Пожалуйста, уберите сами. Для меня порой каждое движение — целая катастрофа. Весь вечер ставлю компрессы на плечо, но состояние не улучшается.
Кройцман свернул дорожку и отнёс её в гостиную. Там пахло лекарствами. На ковре лежал ещё один пакет с компрессом «Фанго». Он опустил дорожку на пол, прошёл в ванную комнату, сел на край ванны и нервными движениями стал извлекать из сумки инструмент. «Возьми себя в руки, — приказал он сам себе. — Думай только о своей работе».
Тем временем хозяин дома удалился в спальню и переоделся. Вскоре Кройцман услышал обращённые к нему слова:
— Вы вообще-то уже поужинали?
Мысль о еде вызвала у него тошноту. С дрелью в одной руке, прижав другую руку к животу, он остановился в дверях и судорожно сглотнул.
— Спасибо. Мне ничего не лезет в глотку.
— Но вы всё же не откажетесь составить мне компанию?…
Дрель впилась в стену с отчаянным скрежетом, заглушившим все слова. Звонок у входной двери Кройцман услышал лишь тогда, когда на минуту прервал свою работу.
— Звонят! — крикнул он, высовываясь б коридор.
— Наконец-то! Это, должно быть, господин Люк.
Молодой человек снова схватил дрель, но не попал в отверстие и чертыхнулся. Директор Шиффель, неодобрительно взглянув на него, второй раз за этот вечер открыл дверь.
Вошедшей женщине, которая кокетливо и в то же время насмешливо улыбнулась ему, было за тридцать. Тщательно причёсанная, умеренно подкрашенная. Синий безукоризненно сшитый костюм из прекрасной шерсти скрадывал её полноту.
— Добрый вечер, Юстус, — сказала она, и её высокие каблучки зацокали в сторону гостиной. Шиффель помог ей снять жакет и положил на тумбочку её шляпку.
— Рад тебя видеть.
— У меня меньше оснований радоваться.
Директор поспешно провёл её в комнату и закрыл дверь.
— Ведь сегодня ты даёшь мне отставку, правда?
— Но Сабина! Разве человек может вырвать из своей груди сердце?
По её взгляду он понял, что она не намерена поддерживать взятый им тон.
— Сердце? — спросила она в свою очередь. — Следовало бы поговорить о совести.
— Иди сюда, садись и прости за беспорядок. Я опять разболелся. Если бы ты вышла за меня замуж, то превратилась бы вскорости в сиделку.
— Пожалуйста, не пытайся внушить мне, что я получаю отставку именно поэтому. — Она опустилась в кресло, которое жалобно заскрипело под её тяжестью. — Мне кажется, что сейчас, несмотря на твой артроз, жизнь у тебя идёт так, как ты хочешь.
— Я знаю, чем обязан тебе, но у меня нет ни малейшего желания заковывать себя в цепи.
— Юстус, мы же созданы друг для друга!
— Ты думаешь?
Не обращая внимания на иронию, заключённую в его вопросе, она серьёзно продолжала:
— Если бы ты только жил соответственно своему возрасту!…
— Возраст! Ужасное слово. Как нам жить, должно зависеть от нашего самочувствия. Я никогда не скрывал, что прихожу в восторг от молодости и красоты….
— Это не просто беззаботность. Это серьёзно. Ведь я тебя знаю, Юстус. У тебя никогда не будет детей, но тебе хочется постоянно утверждаться как мужчине. Поэтому ты лакомишься такими маленькими курочками.
Шиффель молчал. Прямота этой женщины уже не раз неприятно задевала его.
— А почему бы не назвать вещи своими именами? — Она правильно истолковала его молчание, — Артроз — это предвестник старости. Изнурённый болями человек в кресле с лечебным компрессом и шерстяным пледом на плечах. Но пока это не стало твоим обычный состоянием, ты пытаешься кое-что успеть. Тебя пугает старость, и тебе кажется, будто ты смакуешь вино из источника молодости, когда совращаешь девочек. Ладно, мне понятны и твой страх, и твоя жажда молодости.
Уголки губ Шиффеля вздрогнули:
— Ты так великодушна, что Тебя следовало бы причислить к лику святых.
Она хлопнула своими ухоженными пухлыми ручками по подлокотникам кресла.
— Ну, по меньшей мере придётся учесть, что от меня тебе не удастся отделаться так же легко, как от шестнадцати-семнадцатилетней девчонки. Мои требования к жизни не такие, как у тебя, но всё же они есть.
— Ты необыкновенная женщина. И пожалуйста, не обвиняй меня. А теперь давай перекусим.
Шиффель вышел из комнаты.
— В голове у него промелькнула мысль: «Как она умеет дать понять, чем человек ей обязан».
В коридоре столбом стояла пыль.
— Вам ещё долго работать с дрелью? — обратился он к Кройцману.
— Нет, с этим я уже закончил. И вообще, почти всё готово.
— Отлично. Во всяком случае, — директор посмотрел на часы, — вы более надёжный человек, чем ваш друг Олаф Люк. Он хотел сегодня вечером решить вопрос о продаже садового участка.
Зазвонил телефон.
— Ну наконец-то. Это он.
Когда директор скрылся в комнате, Кройцман вытер пот с лица.
2
В ответ на звук зуммера раздался скрипучий голос:
— Вахмистр Щульц. Вас слушают.
Девушка вынула носовой платок, шумно высморкалась и вытерла глаза тыльной стороной руки. На руке остался мокрый след.
— Алло!
Опять этот ужасный скрипучий голос. Она решительно, громко и чётко сказала в окошечко:
— Мне надо с кем-нибудь поговорить.
— О чём идёт речь?
