О текущем моменте №3(27), 2004г.

2. В день выборов президента Российской Федерации в Москве выгорел Центральный выставочный зал — Манеж. Журналисты, хоть и атеисты в своём большинстве, всё же задались вполне языческим и здравым по существу вопросом: Что означает этот пожар? Как его изтолковать: дурной это знак либо нет? Даже те, кто считает постановку такого рода вопросов вздором, пишут, что мы живём в России, где это всё равно будет как-то изтолковано и ему будет придано значение какого-то «знака Свыше». Поэтому обратимся к теме выгоревшего Манежа.

Поскольку общество наше не едино, а в нём есть социальные группы со взаимно изключающими друг друга интересами и пожеланиями, то вовсе не обязательно, что этот пожар — дурное предзнаменование для всех без изключения россиян. Но как разшифровать иносказательность этого пожара, действительно представляющего собой знак Свыше? Что такое московский Манеж? И какое отношение он может иметь к обществу, к его будущей жизни?

Начнём с того, что географически Манеж разположен между Кремлём и факультетом журналистики МГУ.

Кремль — символ Российской государственности на протяжении многих веков, сохранявший это качество даже тогда, когда столицей России был Санкт-Петербург. Именно по этой причине Наполеон, покидая Москву, предпринял попытку к разрушению Кремля, которая не увенчалась полным успехом по не зависящим от него обстоятельствам: пороховые заряды взорвались не все и не в полную мощь потому, что отсырели. Наполеон пытался разрушить Кремль именно как символ Российской государственности, а не как стратегически значимую крепость, фортификационные сооружения которой обладали в начале XIX века какой бы то ни было военной значимостью.

Факультет журналистики — питомник, из которого — к сожалению — выходят большей частью профессиональные сплетники, а не мыслители. Это печальное обстоятельство в своей основе имеет два фактора:

· Первый — характер журналистского образования однобокий (так называемый “гуманитарный”), и в нём изрядную долю составляет пустая словесность, за которой в реальной жизни либо ничего не стоит, либо если что и стоит, то не так, как это представляется будущим журналистам и их наставникам.

· Второй — желая уклониться от того, чтобы работать производительно (главным образом физически в промышленности и сельском хозяйстве), они стремятся получить какой ни на есть диплом о высшем образовании. Но поскольку математика, черчение, сопромат и т.п., что необходимо для инженерного дела, для “гуманитарного” ума — задачи неподъёмные, то факультеты журналистики становятся прибежищем для некоторой части паразитов-лодырей — т.е. людей, нравственно порочных [6]. И только спустя многие годы после получения диплома, пообщавшись с людьми в разных обстоятельствах, узнав жизнь, весьма малая часть выпускников «журфаков» действительно становится достойными уважения мыслителями, по существу — жрецами.

Однако жизнь общества в наши дни носит во многом технико-технологически обусловленный характер, а математика является одним из «языков» (в самом общем смысле этого слова как средства информационного обмена в обществе), с помощью которого наиболее кратко и содержательно описываются количественные и порядковые соотношения в потоке событий в жизни общества. Отсюда, в силу однобоко-словесного характера получаемого ими образования и так называемого “гуманитарного” склада их ума, журналисты в их большинстве просто не могут понять многих вещей, которые имеют место в реальной жизни [7]. При этом они, даже если и знают историю (как принято считать, чисто гуманитарную дисциплину), то не понимают её, поскольку: во-первых, сама история — это более или менее достоверная хроника управления, имевшего место в прошлом; а во- вторых, чтобы понимать реально свершившееся управление и видеть возможности будущего управления (т.е. видеть его цели и средства их осуществления), надо знать и понимать хоть какую-то теорию управления. Однако никакая теория управления на факультетах журналистики не изучается.

Тем не менее, по окончании учёбы журналисты — с видом знатоков — с экранов и со страниц периодических изданий несут вздор практически по всем вопросам жизни общества: покойные Листьев и Холодов, ныне процветающие Сванидзе, Познер, Парфёнов, Млечин и т.п. — только некоторые из такого рода криминальных по существу их деятельности авторитетов. А тем журналистам, кто по своим личностным качествам не циники, не лицемеры и не проститутки, которые знают, что лгут, дефективность полученного ими образования и словесно-“гуманитарный” способ мышления, просто не позволяет всего этого понять. Но, «компостируя мозги» толпе обывателей, по существу невежественная и слабоумная отечественная журналистика претендует на то, чтобы Кремль подчинялся ей, поскольку якобы она и есть средоточие информированности и мудрости, выражающее общественное мнение, которое должно быть воплощено в политике государства чиновниками, первая обязанность которых якобы — смотреть в рот авторитетам журналистики.

И один из вопросов, который авторитеты журналистики запутали, это вопрос о соотношении «сильной государственной власти» и «гражданского общества».

* * *

Отступление от темы:

«Сильное государство» и «гражданское общество»

Поясним этот вопрос кратко:

· Государственность — это общественная система (общественный институт) управления делами общественной в целом значимости на профессиональной основе.

· «Сильное государство» — эта такая государственная власть, которая воплощает в жизнь поставленные ею цели. «Слабое государство» — такое, чья политика не достигает намеченных целей.

И в общем случае разсмотрения вопроса цели могут быть оглашёнными публично, молча подразумеваемыми как «само собой» разумеющиеся, таимыми от остального общества иерархией государственных чиновников. Но вопрос о том, общественно полезны или вредны те или иные определённые цели государственной политики и средства их достижения, лежит вне вопроса о силе и слабости государства.

Кроме того, могут возникать и такие ситуации (и они известны истории), когда публично провозглашаемые цели и средства государственной политики представляют собой всего лишь пропагандистский миф, который должен прикрыть собой «само собой» разумеющиеся и таимые цели тех узких корпораций, которым служит государственная власть реально вопреки интересам всего общества, оказавшегося под властью этого государства. И именно это несовпадение результатов политики и предшествующих деклараций приводит к вопросу о гражданском обществе и его государстве.

· Действительно «гражданское общество» — это такое общество, в котором:

O во-первых, подавляющее большинство осознаёт, что есть виды деятельности людей, которые в преемственности поколений обуславливают качество жизни в этом обществе всех и каждого — это дела общественной в целом значимости;

O во-вторых, в понимании этого большинства делам общественной в целом значимости должны быть подчинены все прочие — частные дела, от которых непосредственно и «прямо сейчас» зависит личное или корпоративное благополучие тех или иных личностей или социальных групп и вследствие чего именно они эгоистам и невежественным людям кажутся наиболее (или единственно) важными;

O в-третьих, признание первых двух положений подразумевает, что качество жизни всех должно улучшаться в преемственности поколений и это не может делаться в ущерб развитию других национальных и многонациональных обществ.

· «Сильное государство»для «гражданского общества» в указанном смысле обоих терминов — необходимый элемент его культуры (т.е. гражданского общества без поддерживаемой большинством культуры сильной государственности быть не может). Сочетание «гражданского общества» и «сильного государства» выражается в праведности политики государства, которая характеризуется тем, что публично оглашаемые цели политики и цели, не оглашаемые — «само собой» разумеющиеся, объективно сопутствующие и действительно таимые (по разным причинам) взаимно дополняют друг друга. При этом политика сильного государства гражданского общества включает в себя взаимно согласованно:

O политику глобальную — осуществление целей в отношении жизни всего человечества;