Об искоренении глобальной угрозы «международного терроризма»

контролируемые территории и в которой главное средство воздействия на противника — на его общество и государственность — то, что в войнах прошлого называлось «диверсионные операции» и составляло относительно незначительную долю во всём объёме боевых действий.

И войны всегда имеют цели, достижению которых подчинены все войсковые, диверсионные, пропагандистские, дипломатические и прочие операции. Соответственно этому обстоятельству:

Вопрос сводится даже не к тем требованиям, которые оглашаются через бригаду боевых зомби-самоубийц [191], а к долгосрочным стратегическим целям тех, кто с помощью террористов и при пособничестве беззаботно-безответственной журналистики старается осуществить эти цели — цели войны.

Упоминание журналистики здесь не случайно.

Если в СМИ только сообщается о факте теракта и о том, что спецслужбы принимают соответствующие меры, но до завершения спецоперации никаких конкретных сведений о ней не попадает на страницы печати, в интернет, в телевизионный и радио эфир, то это — одна ситуация, неприемлемая для террористов как минимум по следующим причинам:

· во-первых, координаторы террора вынуждены самостоятельно вести разведку, обеспечивать связь с разведчиками и самими террористами, поскольку лишены возможности получать достоверную информацию из СМИ и прежде всего из программ радио и телевидения;

· во-вторых, при отсутствии освещения событий в темпе их развития в общегосударственных СМИ акт террора оказывает угнетающе психологическое воздействие только на тех психологически неустойчивых людей, кто непосредственно находится в зоне восприятия событий своими органами чувств, и не деморализует множество психологически неустойчивых людей в других регионах страны, что сразу же многократно снижает эффективность, даже успешно проведённого — с точки зрения его заказчиков — теракта.

Если же журналистика и СМИ обстоятельно освещают теракт в прямом эфире или с некоторым запаздыванием по времени, но до завершения спецоперации, то журналисты объективно становятся подручными заказчиков террора, поскольку психологическое давление теракта, ретранслируемое СМИ, деморализует множество психологически неустойчивых людей во всех регионах страны.

Однако если информация предоставляется обществу по завершении спецоперации, то — вне зависимости от её итогов — информация может быть подана так, чтобы не оказала деморализующего воздействия на психически неустойчивых людей, но способствовала сплочению общества и затрудняла бы в нём дальнейшую террористическую активность. Это не означает, что по завершении спецоперации надо лгать, а лгать проще, когда всё уже определилось. Это означает, что не предполагается удовлетворять праздное любопытство некоторой части населения, оглашая при этом сведения, которыми противник может злоупотребить как в настоящем, оказывая противодействие проведению спецоперации, так и в будущем, учтя какие-то сведения в разработке сценариев новых диверсий и терактов; и которые способны деморализовать множество психологически неустойчивых людей.

Такая информационная политика неприемлема для заправил террора, поскольку в этом случае, для того чтобы террор оказал деморализующее воздействие на общество, он должен стать регулярным и повсеместным — а это уже полномасштабная гражданская война, течение которой и итоги которой куда менее предсказуемы, нежели давление на власть через эмоционально взвинченного обывателя, запуганного СМИ, свободно и во всех подробностях освещающими всякий террористический акт [192].

Если у претендентов в интеллектуалы от журналистики не хватает совести и ума на то, чтобы понять, что именно такая информационная политика в отношении освещения терактов общественно полезна, то эти нормы должны быть закреплены законодательно [193]. А их нарушение журналистами и редакторами СМИ должно квалифицироваться как соучастие в теракте [194].

Предлагаемое — не посягательство на свободу слова и права граждан на информацию, поскольку по завершении спецоперации правда о событиях (за исключением сведений составляющих военную и государственную тайну) должна быть предоставлена обществу и течение событий должны быть проанализированы.

Теперь вернёмся к так называемым «требованиям» террористов и истинным целям заказчиков террора.

В отличие от так называемых «требований», которые выдвигаются террористами долгосрочные цели террористической войны не только не пропагандируются широкомасштабно, но они могут быть даже не известны самим непосредственным организаторам террора, а не то что зомби-самоубийцами, поскольку не их ума это дело: это вопрос компетенции политиков — политиков высокого уровня — в глобальной надгосударственной системе закулисного управления. Назначение так называемых «требований» — привлечь к себе внимание охочих до сенсаций, но социально беззаботной и безответственной журналистики и политиканствующих обывателей и тем самым увести их от рассмотрения действительных целей заправил террористической войны. Но тем не менее такие цели есть, и они существенно отличаются от того, что провозглашают сами террористы и непосредственные организаторы террора, хотя и те, и другие могут быть искренни и честны в своих религиозно-идеологических заблуждениях и в своём личностном самовыражении через террор.

Именно это обстоятельство и делает переговоры с непосредственными участниками терактов для всякого идейного народа и его государства бессмысленными, поскольку в конечном итоге в отказе от рассмотрения требований террористов выражается стратегическая нравственно определённая позиция:

«Лучше принять смерть свободным, чем выторговать себе “жизнь” (в том числе и предав других), и потом влачить существование раба», — именно эта позиция праведно отвечает на вызов тех, кто заправляет непосредственными организаторами террора.

Имея представления о следующем ряде взаимосвязей: «закулисные заправилы политики, они же — заказчики террора — иерархия непосредственных спонсоров и организаторов террора [195] — непосредственные исполнители террора», — вести переговоры с непосредственными исполнителями чужой воли просто глупо. Это подобно тому, как если бы во время обычной войны начать вести переговоры о её прекращении на всех фронтах с командиром какого-то одного вражеского стрелкового взвода.

Однако в наше время в обществе есть множество тех, кто готов цепляться за существование в статусе раба, отвергая и свободу, и необходимость бороться за неё; и тех, кто настолько глуп, что готов вести переговоры о прекращении войны с «командиром взвода» войск врага. И террор направлен на то, чтобы активизировать политическую активность именно таких нравственных ничтожеств и недоумков [196].

5.2. Истинное лицо российского “демократа”— самодовольный раб-холоп

Если понимать сказанное ранее, то выясняется, что многие наши «несгибаемые демократы», в прошлом якобы борцы за свободу от советского партийно-государственного тоталитаризма, в действительности являются приверженцами рабства для самих себя и для других.

Так один из вдохновителей ниспровержения СССР и становления буржуазно-индивидуалистической лжедемократии России наших дней, бывший мэр Москвы, а ныне президент Международного университета (в Москве) — Гавриил Харитонович Попов — пишет в “Московском комсомольце” от 8 сентября 2004 г. в рубрике “Страничка из дневника” в статье “Черномырдина не нашлось” следующее:

«Как ни страшна беда — ещё страшнее нежелание (или — что ещё хуже — неумение) в ней разобраться. Чего стоит заявление одного из министров! “Нам”, мол, объявлена война. И хотя “мы” вас, простых граждан, в эту войну сами втянули, “мы” вас в этой войне, увы, защитить не можем, и потому готовьтесь к худшему… [197]

1. Переговорщика нет