— Обязательно будет! — подтвердил Матвей. — Сам видишь, как кругом люди стараются.
И хотя Матвей сказал это так, вообще, но Кирюшка понял его по-своему и обернулся туда, где мерцали далекие огоньки и откуда все ясней и ясней доносился ровный, несмолкающий шум.
Под однотонное ворчанье Калюкихи, которая не переставая поругивала опять запропастившуюся Любку, скоро и тихо заснул раскрасневшийся и усталый Кирюшка.
Поздно уже пришла запыхавшаяся и веселая Любка.
Прежде чем мать успела открыть рот, Любка сама выругала ее и за то, что на ночь не открыла форточку, и за то, что мать развесила в избе стираные калюкинские подштанники.
— Работаем, как люди, а живем, как свиньи, — грубовато упрекнула она.
Сунула руку в карман, выложила перед матерью яблоко, горсть каленых семечек и, захватив с подоконника жестяную коптилку, собралась в баню.
— Керосину долей. Там на донышке. То-то промоталась! Поди-ка, вся баня остыла.
Любка потрясла коптилку: там чуть булькало. Но лезть в чулан за керосином ей не захотелось, она схватила узелок и ушла.
Проснулся Кирюшка не сразу. Сначала толстая Калюкиха выскочила в сени. Потом, громко стуча наспех обутыми сапогами, выбежал Матвей, за ним — Калюкин.
Остервенело рванулась спущенная с цепи собака. Босиком заскочила в избу мокроволосая Любка и, накинув Матвеево пальто, умчалась обратно.
— Что же такое! Почему такое! — потирая глаза, забормотал Кирюшка. — Дядя Матвей! Любка!.. Что же такое?
А случилось вот что.
Еще не успела Любка вымыться, а коптилка уже зачадила и потухла. Кое-как вымывшись, Любка села расчесывать мокрые волосы.
Вскоре наружная дверь скрипнула. В предбаннике чиркнула, но не зажглась спичка, и Любка решила, что это пришла мать и принесла свечку. Только что хотела Любка ее окликнуть, как дверь отворилась и кто-то, тяжело кашлянув, ввалился в мыльную.
Подумав, что это вернулся позабывший что-либо Матвей, Любка окликнула, но в эту же минуту сверкнула и погасла спичка, и при короткой вспышке Любка увидела какого-то совсем чужого человека.
Тогда, не растерявшись, Любка схватила попавшуюся под руку кочергу и со всей силой ударила перед собой.
Послышался крик, и, опрокинув кадку со щелоком, ночной гость выскочил в сад.
А Любка, высадив кочергой окошко, заорала так громко, что ее сразу услышали и Калюкиха и Матвей, а за ними и сам Калюкин.
Когда все вернулись домой и мало-мальски успокоились, то стали гадать, что бы это все могло значить.
— И какого черта носит в потемках, — тяжело дышала и охала Калюкиха. — Недавно собака ночью так и рвалась в саду. Говорила я тебе, Семен, сделать замок к коровнику. А ты… ладно да ладно… Сведут корову, будешь тогда помнить.
— Так разве-то Любка корова? — оправдывался Калюкин. — Разве же в баню за коровами лезут?
Опять прикидывали и так и этак. Наконец порешили, что это схулиганил кто-либо из парней. Благо в этот день был праздник и кое-где ребята крепко подвыпили.
— И здорово ты ему кочергой съездила? — заинтересовался Кирюшка.
— Уж попомнит! — злорадно ответила Любка. — Не знаю только, по плечу или по голове ему стукнула. А кочерга тяжелая.
Вскоре улеглись и потушили свет. Кирюшка уже спал, когда на постель к нему тихонечко запрыгнул котенок. Кирюшка втащил его под одеяло, положил около шеи и погладил. Котенок ласково замурлыкал. Тут они оба помирились за утреннее и крепко уснули.
В Каштымове Калюкин и Кирюшка заехали в «Дом колхозника» и здесь, в столовой, встретили Сулина, который пил чай.
Он был весел. Дал Кирюшке мятный пряник. Спросил про Матвея и предложил, чтобы Кирюшка обратно поехал на его телеге:
— У меня конь быстрый. Приходи часам к трем. Живо докатим.
Тут подошел и затараторил Калюкин. Кирюшка не успел ответить ни да ни нет и решил, что потом будет видно, с кем ехать.
— Значит, к трем часам! — предупредил Калюкин. — А если зачем-нибудь понадоблюсь, то я на базе буду. Вон на горке красный сарай. Там на складе спросишь.
Они ушли, и Кирюшка остался один.
Заложив руки в карманы, Кирюшка неторопливо протискивался через ярмарочную толпу. Со столба хрипло и невнятно орало радио. На возах визжали поросята и гоготали связанные гуси. Взобравшись на сколоченный из фанеры автомобиль, какой-то дяденька громко убеждал покупать билеты Автодора.
Возле карусели уже толпились нетерпеливые ребятишки. Но карусель еще не вертелась, потому что куда-то запропастился музыкант, а без музыки никто не садился.
Сначала Кирюшке было не скучно. Но, прошатавшись с час, он почувствовал, что ему и не очень-то весело.
Он повертелся. Купил в палатке стакан орехов. С трудом осилил целую бутылку клюквенного квасу, остановился и задумался.
Повсюду шныряли ребятишки, они сталкивались, о чем-то советовались, спорили и опять разбегались.
И только Кирюшка стоял один, никому не нужный и не знакомый.
Он подошел к добродушному парнишке, который, сидя возле телеги, караулил мерку картофеля и оранжевого петуха, хотел заговорить и предложить орехов. Но паренек этот, очевидно, заподозрил в Кирюшке жулика и так сердито насупился, что глубоко оскорбленный Кирюшка поспешно отошел прочь.
Тогда, вспомнив о своих поручениях, Кирюшка решил разыскать для Любки полметра тесемки, а Калюкихе иголки.
Но, к великому огорчению, разыскивать не пришлось.
Тесьмы во всех палатках было сколько угодно, иголок — тоже.
«Плохо, когда один — и нет никого. То ли дело с товарищами», — размышлял Кирюшка.
С досады он выпил через силу еще стакан морсу и лениво побрел покупать марку.
На почте была толкучка. Кирюшка стал в очередь и вдруг увидел Фигурана. Кирюшка до того растерялся, что выронил из рук двугривенный, и монета исчезла где-то среди чужих калош, ботинок, лаптей и сапог.
Фигуран сидел к Кирюшке спиной и, склонившись над столом, что-то писал.
Лукаво улыбнувшись, немножко рассерженный на обманщика, но больше обрадованный, Кирюшка заглянул через плечо и увидел, что Фигуран надписывает почтовый перевод на двадцать пять рублей.
Почуяв за собой постороннего, Фигуран обернулся, сдернул переводной бланк и взглянул на Кирюшку с такой злобой, будто бы Кирюшка был вор, негодяй, жулик, а не товарищ.
— Ты что? Тебе что тут?
— А ты что? — обозлился Кирюшка. — Сам на рыбалку звал, а сам сюда. Карусели, сказал, нет, а карусель есть. Сам ты жулик и врун.
— А ты кто? Ты тоже врун, — рассмеялся Фигуран. — Выходит, что один Степашка — честный человек. Попер, дурак, на рыбалку. Ты думаешь, это я на тебя крикнул, — уже дружелюбней объяснил Фигуран. — Я слышу, кто-то сзади подкрался… Может быть, и правда жулик. Ты зачем пришел? За маркой? Стало быть, в очередь, а я скоренько. Это дед одному человеку в Тулу посылает. А потом побежим на ярмарку… У тебя деньги есть?.. Хорошо! И у меня трешница. То-то будет весело!
