гитлеровцев. Танкистам было приказано взять курс на Эльбинг.
Наши передовые общевойсковые соединения к этому времени достигли только рубежа Тоненберг, Гильгенбург, и танкистам пришлось самостоятельно прорубать мощную оборону врага, а по существу, совершать рейд по его тылам. Поэтому нередки были случаи, когда враг подстерегал танкистов не только с фронта и флангов, но и с тыла.
В один из таких моментов танк Рагозина был обстрелян из засады в районе Заальфельда. Болванка, ударившая в лобовую броню, срикошетила, оставив глубокий след у закраины люка механика. От закраины, вогнутой ударом снаряда внутрь танка, оторвался осколок и впился выше колена правой ноги водителя. Резкая боль прошла по всему телу механика. Нога соскользнула с педали газа, и танк, постепенно замедляя ход, остановился. Мотор заглох.
— Что с тобой, Иван? — крикнул командир машины.
Рагозин молчал. Повернув голову, он глянул на командира испуганными глазами и зажал руками правое колено.
— Ранен? Говори!
— Вроде коленку разбило, нога немеет.
— Давай выходи через передний люк. Ребята, помогите механику, а я отведу машину в укрытие.
Сержант Матвеев и Миша Марьин помогли Рагозину выбраться из переднего люка и отвели к ближайшему кусту, чтобы перевязать рану. В это время рядом с танком, который отгонял командир в сторону, разорвался снаряд. Черные клубы дыма показались на крыле танка, башню лизнуло багровое пламя. Рагозин раньше других сообразил: «Горит запасной бачок, пробило осколком!»
— Бегите, ребята, помогите командиру потушить пожар, а я немного отлежусь, сделаю перевязку — и к вам.
Матвеев и Миша бросились к машине. Обернувшись на ходу, Матвеев крикнул:
— Сейчас вернемся, поможем! Разрежь пока штанину осторожно.
Рагозин вынул из кобуры пистолет и сунул его за пазуху, подумав: «Все может случиться, немцы кругом…» Потом достал нож и начал вспарывать штанину, и вдруг каким-то шестым чувством уловил шорох в ближайшем кусту. Осторожно повернув голову, он увидел метрах в пяти слева высовывающееся из куста дуло автомата, а за ним гитлеровца в каске. Фашист вскинул автомат, направил его в сторону горящего танка и выпустил длинную очередь.
Рагозин выхватил из-за пазухи пистолет и, почти не целясь, выстрелил. Немец, опустив дымящийся автомат, стал валиться вперед, подгибая колени. В это время из куста показался второй гитлеровец. Он, вероятно, не слышал выстрела Рагозина из-за прозвучавшей очереди автомата и, не понимая в чем дело, наклонился над повалившимся на землю.
Рагозин, уже прицелившись, выстрелил и в него. Гитлеровец резко выпрямился, вскинул к животу свой автомат, направил его к кусту, под которым лежал Рагозин, но выстрелить не успел: вторая пуля старшины уложила его наповал.
— Это ты их? — спросил командир машины, подходя к Рагозину, спокойно бинтовавшему свое колено.
— Я. Рассчитался напоследок.
— Как рана?
— Больно. Но думаю, что ничего страшного, только вот коленную чашечку не разбило ли: что-то начинает пухнуть.
— Надо спешить к медикам. Давай-ка в танк. Там уж все в порядке.
В штабе бригады распорядились отправить Рагозина на танке в ближайший медсанбат.
— Да попутно и лейтенанта из мотострелкового с перебитой ключицей подбросьте до санбата. Только машину не задержите, доставьте раненых до места и обратно, — распорядился начштаба.
Осколок в колене
Рагозина с лейтенантом усадили на брезент на корме танка и отправились в путь. Командир машины, провожая своего механика, напутствовал:
— Тут недалеко. Вынут твою занозу и через несколько дней догонишь. Под Берлин еще успеешь. Ждем, Иван.
В медико-санитарную часть прибыли уже в сумерках. Высадив раненых у большой палатки, тускло освещавшейся внутри, танкисты ушли, как и было приказано. Рядом с большой палаткой стояла обыкновенная солдатская, в ней на раскинутом брезенте сидели и лежали раненые, дожидаясь своей очереди. Некоторые из них тихо стонали. Другие, попыхивая самокрутками, спокойно разговаривали.
— Посиди, старшина, я попробую поговорить с начальством: может, примут тебя без очереди, — сказал лейтенант, усаживая Рагозина на брезент в палатке, а сам направился к задернутому пологом входу в большую палатку. Не успел он протянуть руку к полотняной «двери», как она распахнулась, и ему навстречу шагнул мужчина в светло-коричневом от неоднократной стерилизации халате и со сдвинутой на шею марлевой маской. В правой руке он держал зажатую между, двумя пальцами незажженную папиросу. В левой — зажигалку, сделанную из гильзы. Его бледное лицо в синеватых пятнах, с припухшими веками глаза красноречивее всяких слов говорили о чрезмерной усталости и нервном перенапряжении.
Встретившись лицом к лицу с ним и не видя знаков различия на погонах, выделяющихся под халатом, лейтенант начал и запнулся:
— Товарищ…
— Майор… майор медицинской службы, — подсказал человек в халате, закуривая папиросу.
— Товарищ майор, мне бы… кто здесь старший?
— Я здесь за старшего, товарищ лейтенант, слушаю вас, — сказал майор, и в голосе его угадывались нотки безразличия.
— Я привез танкиста, у него осколок в коленном суставе. Необходима срочная операция, иначе…
— Резать надо… А вашего танкиста ни срочно, ни несрочно оперировать не могу. Здесь не санбат, а лишь небольшая его часть с ограниченным числом медперсонала, а у меня своих раненых видите сколько, и всем надо оказать помощь, и всем срочно. И все вы спешите выздороветь и снова на фронт, фашистов бить. Это ведь и понятно.
Майор, вспомнив о папироске, затянулся с каким-то особым наслаждением и, немного помолчав, спросил, насупившись:
— Как вы его сюда доставили?
— На танке.
— На танке везите и дальше. Километрах в десяти по направлению к Дёйч-Эйлау развернулся медсанбат одного из механизированных соединений, туда и доставьте, коли срочно надо.
— Товарищ майор, танк вернулся в часть, там идет бой. Другого транспорта у нас нет.
— Ну коли нет, ждите очереди или идите пешком, — отрезал майор и, бросив окурок, скрылся за дверью.
— Мы не свои, мы чужие, — обиженно проговорил Рагозин, слышавший весь разговор майора с лейтенантом. — Пошли, товарищ лейтенант, своих искать. Не хотите, я один пойду.
— Подожди, старшина, не горячись, отдохни, а утром, когда рассветет, либо транспорт перехватим, либо пехом побредем. Куда ночью, видишь, сколько мокрого снега намело? А оставить тебя одного я не могу.
С рассветом, опираясь на плечо лейтенанта, Рагозин поковылял в тыл. Выпавший вечером снег превратился в мокрую кашицу. Шлепая по ней, шли в тыл раненые, мелькая бурыми от крови повязками. Пробегали грузовики до отказа загруженные тяжелоранеными. А навстречу им тянулись, ревя моторами, тягачи с орудиями, цистерны с горючим и машины со снарядными ящиками. Шли пешие автоматчики, перебрасываясь между собой остротами.
Первые километра полтора Рагозин, опираясь на плечо лейтенанта, прошел без отдыха, превозмогая усиливающуюся боль, а потом попросил привала. Отдохнув, он поднялся с большим трудом и, подобрав на
