А интуиция оценке или толкованию не поддавалась. Она, то возникала легким неудобством за спиной, нашептывало на ушко как поступить, то замолкала надолго. И порой приходилось сомневаться в существовании внутреннего голоса.
Столь же важным казалось найти ниточки, ведущие к разгадке тайны Ящера и его соплеменников. Кто он такой? Пришелец из иных миров, или представитель разумной расы, коптившей небо тысячи, а то и миллионы лет назад? Инопланетянин, случайно оказавшийся на планете или один пращуров человека? Если Ящер был лишь гостем на Земле, найти о нем хотя бы байт информации представлялось делом нереальным. А вот в случае существования расы Ящера в обозримом прошлом, не геологическом, конечно, а историческом (Третичный и все предшествующие периоды отпадали по понятным причинам), на памяти Homo sapiens, шансы обнаружить упоминания о рептилоидах были выше нулевых. Подобный расклад привел бы в панику любого букмекера, но Селина абсолютно устраивал. Его удовлетворила бы и строчка в какой-нибудь замшелой легенде, намек на то, что соплеменники Ящера некогда обитали по соседству с людьми. Это бы окончательно убедило Никиту в прочности, в неэфемерности мироздания, и предоставило возможность продолжать жить в согласии с самим собой, не опасаясь за здоровье и целостность психики. А вот найдет он хоть строчку или нет?… Интуиция почему-то молчала, как убитая.
Поддавшись исследовательскому зуду, Никита дневал и ночевал в библиотеках, научно- информационных порталах 'всемирной паутины', копался в архивах. Он даже подумывал устроиться на работу в местный музей смотрителем. Для облегчения доступа к бумажным носителям и придания собственному социальному статусу видимости благополучия. Какая-никакая, а работа, к тому же оплачиваемая, пусть и мало. Опять же прививка против интереса людей в погонах, дабы не пришли выяснять, чем, мол, человек дышит: не работает, непонятно на что живет, может, наркотиками торгует или спирт технический продает? А тут он им документы – работа, должность, все как у людей. В рамках закона. Противоправная деятельность? Да что вы?! А то, что господин смотритель способен сосчитать перья на крыле пролетающего мимо воробья и улавливать эмоциональный фон живых существ, так сие власть предержащим неведомо. Однако по здравому размышлению решил от этой идеи отказаться, поскольку при наличии появившихся после пещерного плена талантов и их побочных эффектов – о них речь пойдет ниже – работа создавала бы одни проблемы. Поэтому об официальной трудовой деятельности пришлось забыть, углубиться в изыскания и смириться с тем, что большинство людей будет считать его лоботрясом, тунеядцем и лодырем. Что Никиту ничуть не трогало – на мнение большинства он даже во времена оные плевал с высокой колокольни. А гипотетический интерес людей в погонах он сумеет удовлетворить, необходимые для этого средства у него уже появились. Вернее, не средства, а таланты.
В процессе копания в архивах эмпирическим путем выявились еще две способности, свойственные редким представителям вида Homo Sapiens, и которых до пещерного приключения Селин за собой не замечал. Одна из них – мощный гипнотический дар. А-ля Вольф Мессинг. Ныне Никита мог внушить что угодно кому угодно. Закоренелому вегетарианцу – любовь к мясному рулету, футболисту – почтение к людям со свистком, бюрократу – отвращение к взяткам. Естественно, к подобным низостям Селин не прибегал, однако архивных и музейных церберов третировал постоянно.
Дородные тети и дяди, заглянув в предъявленный читательский билет, видели невесть какую ксиву, предоставляющую ее владельцу некоторые интересные полномочия. В частности, иметь доступ в специальные хранилища и изучать документы с особыми пометками. После предъявления 'корочек' тети и дяди менялись в лице, козыряли и предоставляли наилучшие условия для работы таинственному 'товарищу из органов'.
Как водится, гипнотический дар Никита обнаружил случайно, когда приперся в городской архив и попросил предоставить возможность поработать с некоторыми редкими документами. Суровая дама бальзаковского возраста в больших затемненных очках, к которой его препроводили, в ответ на просьбу предложила предъявить соответствующее разрешение. Предложила так грозно, что и бесчувственный чурбан уяснил бы, что ежели он сейчас чего-нибудь не предъявит, то… горько об этом пожалеет. Никита малость струхнул перед лицом столь монументальной особы и хотя не понял, разрешение какого именно органа требуется, машинально вытащил единственный имеющийся документ – читательский билет областной библиотеки.
К его вящему удивлению бальзаковская мадам, обозрев невзрачные корочки, тут же сменила гнев на милость и весьма любезно с ним пообщалась. Поведала о профессиональных бедах и проблемах, пожаловалась на недостаточное финансирование, мизерные зарплаты и нехватку помещений и тонко намекнула, что лелеет слабую надежду на помощь ведомства представляемого господином Селиным. Кем именно (сотрудником ФСБ, МВД, прокуратуры, администрации Президента или иного влиятельного учреждения, а то и замаскированным проверяющим) дама вообразила Никиту, осталось загадкой – он не рискнул ее впрямую об этом спросить. Но то, что она 'видела' не читательский билет, неоспоримо. Селин сильно сомневался, что директор архива лично принимает участие в размещении обычных посетителей. И тем более не сопровождает, не заглядывает каждый час в выделенный отдельный кабинет, предлагая то кофе, то конфеты, то чай. От чая едва отбился.
Анализируя впоследствии произошедший казус Никита вспомнил, что в момент предъявления читательского билета испытывал острое желание получить необходимый допуск в архив. И получил!… Неосознанно внушив грозной тетеньке, что читательский билет – это удостоверение некой влиятельной структуры, с которой лучше не ссориться. Почти как в байках про Мессинга, в которых таинственный экстрасенс удовлетворял запросы контролера в поезде не билетом, а простой бумажкой.
Гипнотический дар с той поры использовался на полную катушку, и не только в архивах, но в магазинах, автобусах и трамваях. И угрызения совести по данному поводу Селина не мучили. А опасения по поводу возможного интереса правоохранительных органов окончательно отпали – теперь мозги он легко запудрит любому, будь то библиотекарь, кондуктор или милиционер.
Еще серьезнее эксплуатировались расширившиеся возможности памяти. После пещерных сновидений умнее Никита не стал, но память прибрела свойство близкое к абсолютности. Прочитанную книгу он теперь мог пересказывать наизусть. Если ранее языки давались ему с трудом, то теперь английский он выучил за три месяца. Именно выучил, а не овладел, поскольку прочитать и понять любой текст Никите не представляло труда, а вот с восприятием устной речи и произношением дело обстояло… не столь блистательно. Впору было вешать на грудь табличку 'Полиглот обыкновенный'.
Кроме гипнотического дара, улучшения памяти, 'дальнозоркости', восприятия эмоционального фона, ускоренной регенерации, подтвердились повышенная гибкость суставов (при ковырянии мизинцем в носу) и пластичность мышц (в процессе тех же телодвижений в названном месте).
Вместе с тем не все обстояло замечательно и превосходно. В супермена-полубога, не ведающего страха и упрека и летающего на крыльях ночи, подобно герою диснеевского мультфильма, Селин не превращался. Пусть его организм проявлял новые, доселе неведомые возможности, однако имелись и побочные эффекты. И весьма значительные. Помимо того, что отдельные сверхспособности управлению и контролю практически не поддавались.
Некоторые побочные эффекты носили временный характер. Обмороки, расфокусирование зрения, красноватая угревидная сыпь на коже (впервые обнаружив ее, Селин решил, что начинается трансформация в чешуйчатого монстра и едва не поседел от горя), суставные эродирующие боли, зуд, повышение температуры тела до сорока двух градусов и прочие необъяснимые прелести случались и быстро проходили. Перечисленные симптомы Никита присвоил болезни, которую назвал для внутреннего пользования Ящеровой лихорадкой. Самочувствие Селина во время приступов 'лихорадки' было соответствующим, хоть вперед ногами выноси. Хорош супергерой – прыщавый и легковозбудимый, при первой возможности шлепающийся в обморок, как слабонервная дамочка. И это еще ерунда. Перенес, и порядок. Гораздо больше его волновали дргуие побочные эффекты, носившие устойчивый характер. В частности – сонливость, прожорливость и непреходящая прямо-таки пустынная жажда.
Сон занимал большую часть жизненного времени. Ежедневно Никита давил на массу от двенадцати до четырнадцати часов. Подобный распорядок крайне удручал – кому понравится две трети жизни провести в объятиях Морфея, и Селин, по мере сил, боролся со сном. Однако никак не мог сократить означенное время. Невзирая на все мыслимые ухищрения. Что только он не предпринимал; пил литрами крепкий кофе, налегал на коньяк, занимался физическими упражнениями, при первых признаках сонливости сильно щипал себя за руку -напрасно. Уютная убаюкивающая дрема подползала утренним туманом, неотвратимой
