Первоклассник на линейке, с букетом цветов. И всегда рядом была Наташка. Обнять сестру, поцеловать в ухо. Она всегда страшно кричала. Боялась щекотки, и гонялась за ним, чтобы тоже его укусить, но ей никогда не удавалось догнать брата. Он снова улыбнулся. Однажды в такой погоне, разбили хрустальную вазу. С замиранием сердца ожидали прихода с работы мамы и бабушки. Но ругать их не стали. После откладывали деньги от завтраков. И на восьмое марта подарили матери точно такую. У мамы слезы выступили на глазах. Она прижала их головы к груди, приговаривала: «Дурачки, вы мои! Сколько дней голодали, сознавайтесь!?»
Мищка, так и не заснул. Услышав звуки маршевой музыки, встал, и прошел в умывальню. В столовой съел кашу, выпил напиток, подобие чая.
— Федоров, к начальнику колонии! — крикнул дежурный с порога.
Он почувствовал, как внутри у него все похолодело. Сильный приступ тошноты подступил к горлу. Почему вызывают? Вроде, ничего не сделал! Может быть, мама приехала? Прошел коридор, остановился у распахнутой двери.
— Входи! — подтолкнул сержант.
Мишка, заложив руки за спину, перешагнул порог. Смысл услышанных слов не доходит до его сознания. Мать умерла, бабушка умерла, Наташка родила сына и умерла при родах.
— Это неправда! — крикнул Мишка. — Вы все врете!
— Успокойся, Федоров. Вот телеграмма! — полковник подвинул листок бумаги на столе. — Гляди!
— Я вам не верю! Не верю! — Мишка побледнел, и рухнул на пол.
— Врача, быстро! — крикнул начальник колонии, вошедшему на звонок, дежурному. — И в отдельную палату! Пусть отлежится!
Слабый луч луны, будто воришка, проник в зарешеченное окно, осветил комнату.
Михаил открыл глаза. Где я? На окне решетка. Это не камера. Побеленные стены, высокая кровать. Сел на постели. Сжал голову руками от сильной резкой боли в левом виске. Что со мной приключилось? Утро началось, как всегда. Завтрак, перловая каша. Потом повели к начальнику колонии. Полковник сидел у стола. Что он ему сказал? Мишка потер ладонью лоб. На столе лежал белый листок. Ах, да, телеграмма! Ну и что! Мама умерла! Его всего от головы до пяток, будто проткнули длинной острой иглой. Он вскочил. Мама, бабушка, Наташка! Все умерли! Я один остался! Он ощутил себя страшно одиноким, Никому не нужным. У него похолодели ноги. На спине выступил холодный пот. Несколько минут он стоял, покачиваясь на онемевших ногах, не в силах сойти с места. Потом, собравшись с силами, прошел до стены, круто развернулся, пошел назад. Они умерли из-за меня. Я виноват в их смерти! Я всем испортил жизнь! Убил Сережку! У матери больное сердце, бабуля старенькая. Наташка не могла пережить смерть Сергея. Я всех убил! Я убийца! Значит, я тоже должен умереть! Зачем мне жить! Я никому не сделал ничего хорошего, и уже не сделаю! Он сел на постель. Что мне делать!? Уперся локтями в колени, обхватил ладонями голову. Опять головная боль! Словно, железный обруч надели. Сколько дней болит, и не проходит! Мишка застонал. Нет сил, терпеть! Встал, стянул с кровати простынь, скатал в жгут. Завязал петлю. Оглядел комнату, потолок. Никакого крючка. К чему привязать. К решетке! Подвинул стул к окну. Пальцы трясутся, не слушаются. Стул раскачивается под ногами. Снова резкая боль в голове. Волной, она пронзила все тело. Мишка просунул голову в петлю, переступил босыми ногами, стараясь, стать удобнее. Поправил руками на шее жгут. Вдохнул в себя воздух, и оттолкнулся от стула. Спазмы сдавили гортань. В глазах потемнело. Лицо матери вдруг ясно предстало перед его глазами.
— Мамочка, прости! — прохрипел, теряя сознание.
Глава 48.
Надя пристально вглядывается в малыша, лежащего перед нею на врачебном столе. Таким она представляла внука? С нетерпением ожидала рождения малыша. Рисовала себе картины предстоящей заботы о маленьком Сереже. Ее фантазия порой заходила очень далеко. Как станет с ним гулять, играть на детской площадке, водить за ручку рядом с собой в магазин, на работу. Здоровый, крепкий мальчик, которым будет гордиться. А перед нею, худенькое тельце. Маленькие ручки и ножки слабо шевелятся. Порой ей кажется, он не дышит, и уже умер. Мальчик запрокинул голову на бок, на губы набежала густая белая слюна.
— С ним так часто бывает! — Вера Никитична увидела испуг в глазах женщины. — Срыгивает пищу. Слаб, не все усваивается маленьким организмом. — врач положила руку на плечо Надежды Ивановны. — Гарантий никаких!
Надя потянула пеленку под ножками ребенка.
— Заберешь! — Вера Никитична заглянула в лицо Нади. — Или в дом малютки? Больно хилый! Выкарабкается, или нет?
— Конечно, заберу! — словно очнулась, Надежда.— Мой внук. Сереженька! — она склонилась над ребенком.
Вера наблюдает, как заботливо Надежда Ивановна пеленает ребенка, заворачивает в одеяло. Может, она его выходит!? — На процедуры, не забывай приносить. До четырех месяцев промучаешься, а там, куда кривая вывезет! Больного ребенка врагу не пожелаю! — покачала головой Вера. — Ты сейчас представить не можешь, что это такое!
— Выхожу! Без него мне не жить!
Вера села за стол, наблюдая, как Надя заворачивает ребенка.
— Так, говоришь, Варвара Михайловна умерла!?
— Месяц назад! Я ее навещала, но так и не решилась сказать о смерти дочери и внучки. Пусть хоть умрет счастливой! Бог меня простит! — Надежда вытерла ладонью, набежавшую на щеку, слезу.
— Встряхнись, Надька! Живи в свое удовольствие! И хорошенько подумай, нужен ли он тебе такой! — она кивнула на завернутый в голубое одеяло, сверток на руках женщины.
— Так я и живу! — улыбнулась Надя, сквозь слезы. — У меня теперь Сереженька есть! Я его никому не отдам!
— Ты и сама еще не старая! Лучшие годы сыну отдала, теперь вот награда, больной внук.
— Ладно, я пойду! — Надя взяла спеленатого малыша, прижала к груди.
Вера Никитична поглядела вслед Наде, покачала головой. Не представляет, что ее ждет! Обижается, не слышит моих слов, или не хочет ничего слышать!
Надежда Ивановна осторожно спустилась по ступенькам.
— Теперь с тобой вдвоем станем жить! — поправила на лице малыша край пеленки. — Ничего, маленький! Скоро поправишься! — прижав к груди свою ношу, медленно пошла по тротуару. Значит, для меня еще не закончились испытания! Должна пройти и через это. Справлюсь! Должна справиться! Снова и снова она мысленно повторяет себе.
Женщина повернула ключ в замке квартиры.
— Вот мы и дома, Сереженька! — прошла в комнату, положила ребенка на диван, включила верхний свет, наклонилась над малышом.
— Проснулся! Маленький!
Малыш открыл ротик и зевнул.
— Зевает, маленький! — она улыбнулась. — Ты обязательно поправишься, малыш! — прошептала женщина. — Ты должен жить! Ты мне нужен!
Павел и Нина с умилением любуются маленьким существом, в детской кроватке. Девочка, освобожденная от плена пеленок, энергично двигает ногами и руками.
Павел обнял жену за плечи, прижался щекой к ее щеке, вдохнул знакомый аромат духов.
— Смотри, какие у нее маленькие ножки. А пальчики толстенькие и почти круглые. Она на тебя
