Михаил Наумович Герчик
Место в кабине
1.
Старый грузовик, обтянутый брезентом, назывался важно и значительно — грузовое такси. Слово «грузовое» для краткости опускалось и раз в день, в шестнадцать часов, диспетчер торжественно объявлял в хриплый репродуктор: «Через пять минут с привокзальной площади отправится такси по маршруту Мелов — Рыбин».
Грузовик давно уже собирались отправить на свалку и однажды даже отправили: в Рыбин пустили новенький синий автобус. Но дорога туда была такой, что из пятого рейса автобус в гараж притащила на буксире ремонтная летучка, и несколько месяцев после этого синий красавец простоял на приколе: его не могла отремонтировать целая бригада слесарей. Тогда вспомнили про старенькое такси, немного подлатали его, и оно снова начало исправно совершать свой нелёгкий путь.
Водил грузовое такси шофёр дядя Вася. Был он уже немолод, замкнут и угрюм. Огромный, длиннорукий, он с трудом помещался в небольшой кабине, сидел в ней, низко склонившись над рулём, и от этого всегда сутулился. Насмешки над своей машиной он переносил молча и только иногда одаривал не в меру расходившихся шутников таким взглядом, что они тут же прикусывали язык.
Несколько раз дяде Васе предлагали перейти на другую машину — на автобус или даже на «Волгу», но он неизменно отказывался. «Я эту чёртову дорогу лучше всех изучил, — хрипло говорил он, втянув голову в плечи. — Других пускать — только машины гробить. Вот проложат на будущий год асфальт — уйду». И все с ним соглашались: действительно, дядя Вася, как никто, знал на этой дороге каждую рытвину, каждый ухаб, а было их там столько, что даже электронная машина не смогла бы сосчитать и за день.
В шестнадцать часов с минутами дядя Вася отправлялся в Рыбин и, если дело было летом, уже в восемнадцать был на месте: невелико расстояние — шестьдесят километров. В остальные времена года этот путь занимал у него, в зависимости от погоды, от трёх до шести часов. Назавтра в семь утра он отправлялся из Рыбина назад в Мелов, чтобы к шестнадцати ноль-ноль снова подать такси на привокзальную площадь.
Трудная была работа у дяди Васи, но он не жаловался. В кабину к себе сажал обычно только старух, женщин с маленькими детьми или больных. И больше никого. Если таких не было, оставался один. Те, кому не однажды приходилось ездить с дядей Васей, знали это и даже не напрашивались.
Особые пассажиры занимали место в кабине у дяди Васи, когда он ехал один, — школьники. Много их было, ребятишек из маленьких деревень, стоявших при дороге, кому приходилось по километру, по три, а то и по пять шагать в большие сёла на занятия. Завидев их, дядя Вася притормаживал, забирал двух-трёх малышей в кабину, а остальные в это время горохом сыпались в кузов. Все школы на дороге дядя Вася знал наперечёт.
Ребята, которых подвозил дядя Вася, не насмехались над старым грузовым такси. Оно казалось им самой лучшей машиной в мире. Оно появлялось из Рыбина как раз тогда, когда ты, поёживаясь после тёплой постели, выходил с портфелем в непроглядную темень зимнего утра, а на дворе кружила метель и мороз обжигал щёки. А надо было идти да идти. Обязательно надо, потому что нельзя не идти в школу. И этот старенький грузовичок останавливался возле тебя, завизжав тормозами, и хлопала дверца, и сильные руки втаскивали тебя в кабину.
Так скажите же сами — разве можно было шутить над видавшим виды грузовым такси, над вечно угрюмым дядей Васей, если они за пять — десять минут в любую погоду переносили тебя, как добрые волшебники, в школу, а вечером, случалось, подвозили домой, ничего с тебя за это не спрашивая?!
2.
Очень любили школьники дядю Васю, хотя далеко не каждый мог похвастать, что услышал от него десяток слов: неразговорчив был шофёр. Подхватит под мышки — посадит, подхватит — высадит. И только Васька Кныш из деревни Ельники был исключением. Если верить ему, о чём только не успевал переговорить с ним дядя Вася за те двадцать, а иногда даже меньше минут, которые нужны были машине, чтобы преодолеть шесть километров совсем плохой дороги от Ельников до деревни Сухари, где была средняя школа. О космосе и отметках, о телевизорах и автомобилях с реактивными двигателями, о том, какую замечательную проложат в будущем году от Мелова до Рыбина дорогу, и дядя Вася будет водить по ней не грузовое такси, а голубой автобус с большущими стёклами. Кнышу приходилось верить, потому что проверить его нельзя было никак: из Ельников в Сухари ходило только трое — Васька, Алесь Микулич и Костик Сакович. Васька был младшим, пятиклассником, и место в кабине принадлежало ему по неписаному, установленному дядей Васей закону. И к тому же ребята слышали, как всякий раз, открывая перед Васькой дверцу, дядя Вася хрипло говорил: «Здоро?во, тёзка!»
3.
В это утро Васька Кныш, Алесь Микулич и Костик Сакович вышли на дорогу, как всегда, в восемь. Всё вокруг — деревня, старый ветряк на бугре, лес, подступавший к самой околице, — утонуло в густом вязком тумане. Лишь глубокая, пропаханная в осенней грязи и скованная морозом колея подсказывала ребятам, что они не сбились, с пути.
— Трудно будет сегодня дяде Васе, — вздохнул Васька, вглядываясь туда, откуда, по его предположению, должна была показаться машина. — Вот это туман! Даже огней в деревне не видно. Как пить дать, с дороги можно сбиться.
— Факт, можно, — солидно вздохнул Алесь. — Одна надежда — колеи держаться. А то, может, пойдём, ребята, не будем дядю Васю ждать? Может, и не выедет он в такую погоду вовсе? Вчера вон как отпустило: возле Волчьего оврага скользота!
— Выедет дядя Вася, — горячо возразил Васька. — Ну, может, задержится чуток, а выедет непременно. Он фары губной помадой намажет, а с красным светом никакой туман нипочём.
— Губной помадой? — переспросил Костик и засмеялся. — Сочиняешь!
— Честное пионерское! — обиделся Васька. — Мне дядя Вася сам рассказывал. Шофёры от тумана только этой помадой и спасаются, если хочешь знать.
Помолчали, настороженно вслушиваясь в тишину. Костик зябко поёжился, поднял воротник пальто.
— Пошли, ребята, холодно, — жалобно сказал он. — Точно вам говорю: не придёт машина.
И в это время вдалеке послышался тонкий, щемящий звук мотора: надрываясь, машина лезла на осклизлый подъём, который начинался километрах в трёх от деревни.
— А что я говорил! — воскликнул Васька. — Идёт!
Мальчишки сошли на обочину. Гул мотора нарастал, машина приближалась. Вскоре в тумане заколыхались два расплывчатых блёклых пятна: ослепшими фарами машина осторожно нащупывала дорогу. Никакой губной помадой закрашены они не были.
— Видал? — засмеялся Костик. — Я же говорил: сочиняешь!
Васька промолчал.
Машина приближалась. В глубоких выбоинах пятна света исчезали, на буграх втыкались в серое
