Рубцов озадаченно посмотрел на Славку.
— Я русский! — сказал он, отхлебнув из бутылки.
— Это ты сейчас русский. А как помрёшь — хер тебя разберёт, русский ты или мавританец!
6
Дождь стучал по капюшону, глухой шум застревал в ушах, мешая слушать, правильно ли звучит мотор. Карл время от времени заглядывал, как учили — вытекает ли струйка охлаждения, хотя, если перестанет вытекать, что делать — неизвестно.
Шершавая река выгибалась, пружинила, тёрлась о берега, как плотва в нерест. Окружающая красота захватывала дух, и Карл сердился — он устал быть свидетелем красоты, земной и неземной, платоническим любовником закатов и контражуров, пора было вступить в связь с небесами и произвести на свет что- нибудь живое, хоть карлика…Тьфу, прости Господи. Всё — разберёмся с колодцем, и — в Москву, в Москву!..
Тане здесь хорошо — у неё долгие мучительные отношения с землёй: грядки держат в напряжённом ожидании чуда, и действительно — земля подпускает близко, открываются крупные планы, шевеление химических процессов происходит чуть ли не на глазах: всасывается навоз, черви гранулируют почву, пробивается семядоля. Выскакивают неожиданно ростки посеянных, потерянных два-три года назад корневищ — чеснока ли, лука, любистока… Это поинтереснее садоводства — там всё чётко и прагматично: отпилил, замазал, опрыскал, привил. Отошёл в сторону — полюбовался цветением. И всё для того, чтобы осенью всучивать родственникам и знакомым коробки с подгнивающими — хранить негде — яблоками.
— Интересно? — спрашивает Татьяна. — Так давай, садись рядом, ковыряй, кто мешает.
Да никто не мешает. Но и не помогает. Интересно, но не твоё. Приходится быть помощником, подсобником на подхвате — не оставлять же Таню одну.
При повороте на Пудицу нужно быть осторожнее, можно бы и помолиться — здесь, неизвестно почему, часто происходит что-нибудь нехорошее — то мотор заглохнет, то весло сломается, то утонет по- пьянке местный человек. И берега здесь низкие, заболоченные, заросшие непроходимым ивняком и ольховником, не проберёшься, случись что-нибудь.
Приближаясь к мосту, Карл с облегчением разглядел на пригорке одинокий «Москвич», — они опаздывали минут на двадцать, мужики могли не дождаться. Казанка лихо врезалась в песок, Карл спрыгнул, подтянул лодку, помог Татьяне выбраться. Из машины вышли двое, съёжившись под дождём, поднимая воротники. Татьяна раздала плащи, и гости выпрямились.
— Павел — назвался бригадир.
Он был в джинсовой курточке, лицо его светилось любопытством. Второй, Виктор, с виду студент, оказался студентом, правда, заочником.
Карл извинился, попросил всех посидеть недолго в машине и пошёл за водкой. Он взял три бутылки — одну к столу, вторую — на всякий случай, третью — просто так.
Странное дело, когда деревни были населены, водку завозили редко и мало. Теперь же, в пустой деревне, водка продавалась круглосуточно, и было её столько, на любой вкус, что хватило бы на десяток деревень, прежних, населённых… «Зачем!» — как сказал бы Славка.
Карл деловито, на глазах у незнакомых зрителей, залил бензин, усадил пассажиров, оттолкнул. Мотор завёлся с первой попытки.
Карлу было хорошо — лодка плывёт, дождь прекратился, мужики, вроде, ничего, и Таня взяла на себя общение. Он не слышал за шумом мотора, но общались они хорошо — Таня жестикулировала, мужики кивали и улыбались.
— Карлик, — повернулась Татьяна.
— А? — Карл сбросил обороты.
— Карлик! Паша знает Плющика!
Карл почему-то не удивился. Сквозь тучи проступило матовое солнце. Он пошарил одной рукой в пакете, достал бутылку и зажал между коленями, — отпустить руль не решился, проходили узкое место. Отвинтил крышку, отхлебнул и передал по кругу.
На причале Карл рискнул — не стал снимать мотор: за час вряд ли сопрут. В начале сентября проходящих лодок на реке слегка поубавилось, и каждая была на виду. Воровали на реке часто, но осторожно.
Непьющий Виктор торопил: делу время, давайте, пока не стемнело, выберем место для колодца, пошарим по всем направлениям, вода должна быть, и не глубоко, потом поговорим о стоимости и сроках, а уж потом допьёте вашу бутылку, Карл Борисович. Паша улыбался.
Карл не понимал, зачем они так важничают: колодец должен быть здесь, между сиренью и забором, в пяти шагах от крыльца. А вода — вода приложится. Но Паша достал из сумки две изогнутые под прямым углом проволоки, и Карл снисходительно усмехнулся: детский сад. Он понимал, что это научно обоснованные проволочки, но всё равно — это напоминало ловлю неопознанных летающих объектов в мутной небесной воде.
Жилу нашли с первой попытки, проходила она, конечно же, в том самом месте, которое Карл выбрал.
Предстояло самое неприятное — разговор о деньгах. Карл с удовольствием, с приморским шиком торговался на рынке, мог возразить таксисту, но картины свои продавать не умел. Он томился, краснел, и готов был подарить, лишь бы это закончилось, а уж с людьми, которые нравятся, с кем охотно выпиваешь — увольте. У Карла сводило губы и толстели уши.
На этот раз укол прошёл безболезненно — Паша с улыбкой назвал сумму, чуть меньше заготовленной, Карл кивнул, и Татьяна стала собирать на стол.
— Нет, нет, Татьяна Ивановна, — смутились мастера, — мы обедали… Может, просто огурчик какой…
Татьяна, тем временем, разогревала уже макароны, достала банку тушёнки.
— Карлик, открой.
— Можно я? — сказал Виктор.
Карл осмотрел недопитую бутылку, достал новую. Огурчик, последний, был выловлен из трёхлитровой банки с трудом: он ускользал в мутном рассоле, бегал под стеночкой, упирался на выходе. На тарелке он выглядел печально — с запавшими боками, покрытый белой плесенью.
— Ребята, — грустно сказала Татьяна, — он такой маленький… Может, мы его отпустим?
Заговорили о Плюще. Константин Дмитриевич, рассказывал Паша, нездоров, кашляет как-то не так, не тем кашлем, слабеет, больше трёхсот грамм уже не тянет, часто раздражается. К врачу — попробуй, вытащи…
— Это мы проходили, — сказала Татьяна и посмотрела на Карла.
— А главное, — продолжал Паша, — не пишет ничего. В Одессу собирается. «Мы, говорит, поедем с Карлой в конце сентября. Уже условились».
— Да, год назад, — вздохнул Карл.
Выпили за Плюща, Константина Дмитриевича, за Одессу, которая ждёт его не дождётся. Нужно было сменить невыносимую эту тему. Карл увидел научные проволочки, торчащие из Пашиной сумки.
— Паша, а можно я поиграюсь?
Карл ходил по заросшему участку и тихо хихикал. Проволочки вертелись в его пальцах дружно и вразнобой, уводили в тлеющую калину, тянули в густую крапиву, заставляли затаптывать грядки. Вода билась под землёй во всех направлениях, завивалась узлами, кружила спиралями.
— Карлик, пора ехать, — окликнула Татьяна, — скоро сумерки. Это тебе не май. И дождь вон опять собирается.
