— Так что с Колькиной бабой?
— Сейчас, только доскажу. Ну вот, чаю попили, потрепались, я и говорю: — Колька, ты в коровах что-нибудь понимаешь?
— Обижаешь, Саныч. А что?
— Посмотри, говорю, что-то с моей неладно.
Колька вошёл во двор, посмотрел, обернулся:
— Погуляй, Саныч, я сам…
— И что?
— А то. Что он там делал, не знаю. Может, стихи читал или песню пел. А только корова моя тут же просралась и ведро воды вылакала на раз…
— Ну что, за Кольку, — предложил истомившийся Карл.
— Можно и за Кольку, — одобрил Сан Саныч.
— А с бабой его что? — напомнил Сашка.
— Про бабу пусть Галя расскажет, ей видней.
— А что баба? Дура, — начала Галя. — Мужики, вы не едите ничего. Саня, попробуй грибы, чернушки. Бочковые. Карл Борисыч, тощий какой. В чём душа держится. Татьяна не кормит?
— Не кормит, Галя. Так что с бабой?
— Баба да баба, как зовут её, даже не знаю…
— Лида, кажется, — вспомнил Сан Саныч.
— Так вот, Лида учудила: — Я, говорит, Николай, беременная, и рожать от тебя буду. Колька аж не понял, стоит — дурак дураком: — Кого, говорит рожать? А та изгаляется: — Ещё не решила, может козлёночка…
— Сколько ж ей лет, — удивился Карл.
— А кто её разберет, вся намазанная. Что-то сильно за сорок.
— Напугать хотела, — объяснил Сан Саныч.
— Да зачем, — не понял Сашка, — что с Кольки взять?
— А так просто. Не понимаете вы женщин, Александр Карлыч. Чтобы любил. Да холил.
— Ещё больше холил, — уточнил Сашка.
Все засмеялись.
— Ну вот, — продолжала Галя. — Раз напугала, два напугала, а разговоры у неё в доме, да по- пьянке. А там — одна соседка забежит за солью, другая — за луковицей — и дошло до Москвы, до её кагебешника. Тот — пулей сюда. Побросал её шмотки в мешок, за порог выкинул: — Ещё, говорит, раз увижу — застрелю из этого… в общем, оружия.
— Табельного, — подсказал Сан Саныч.
— И что теперь? — спросил Карл.
— Ничего, — пожал плечами Сан Саныч. — Сидит целыми днями на Колькиной койке под худой крышей, ноги поджала — внизу крысы бегают.
— Ни хрена себе, — протянул Сашка. — Тем более надо съездить.
3
Митяй согласился сразу. Кольку он любил с детства — тот учил его всему деревенскому, учил дачного мальчика управляться с вилами да лопатой, вязать крючки, ставить сети, рассказывал о прекрасных девушках своей юности, теперь же Митяй относился к старому Кольке с досадой и вздохом, как к непутёвому дитяти.
Поехали в обед, после безуспешной рыбалки. Шишарик скакал по морозным колдобинам, тёрся кабиной и кузовом о еловые ветви. Время от времени Митяй останавливал машину и протирал рукавом крыло:
— Наливай!
— По чуть-чуть, — уточнил Сашка.
Карл бывал у Кольки лет пятнадцать назад, ел похлёбку из козлятины. Они тогда были не стары, и дело было летом, поэтому трудно было сейчас представить Колькино жильё. Да и не нашёл бы один. Впрочем, кроме Кольки, никто не зимовал в Кокарихе.
— Митяй, — с беспокойством спросил Сашка, — у него ведь есть видеоплейер?
— Есть. Я ему в позапрошлом году привёз. «Панасоник». Вот страна, — загоготал Митяй, — человек в говне по уши на старости лет, а… «Панасоник» ему подавай… А что — порнушку ему хочешь показать?
— Что-то вроде… Фильм я ему везу про него, наш с Борисычем, он же на премьеру так и не выбрался.
— Да помню. Зато всё допытывался потом: кто плакал, кто смеялся.
— И что, записывал? — спросил Карл.
— Была бы у него ручка с бумагой, — точно бы записал.
После яркого солнца в серой избе трудно было что-либо разглядеть. Наконец, проявилась скомканная постель, скомканная женщина, сидящая на ней с подвязанной щекой. Сквозь приоткрытую дверь горницы зиял проломанный пол. В углу, у телевизора, — огороженный закуток, в котором бодались козлята.
— Николай где-то здесь, по хозяйству, — неохотно и равнодушно ответила женщина.
Длинный коровник, наполовину врытый в землю, напоминал коммунальный барак в Сокольниках.
«Не может Колька без общаги, — подумал Карл. — Так и застрял в своём детстве».
Колька выбрался из чёрного проёма и замер. Потом кинулся обниматься. Лицо его было испачкано коровьим навозом.
— Саня, Карлик, — быстро перебирал словами Колька, как будто изо всех сил старался добежать. — Митяй… Как это вы, какие молодцы, а я тут ковыряюсь, смотрю, аж не верится… Я как раз Лиде говорю: сон мне снился, будто…
— Погоди, — сказал Сашка. — Может, в дом пригласишь?
— Пойдём, пойдём, сейчас на стол соберу…
Колька первым вошёл в избу.
— Лида, — сказал он с порога, — вот радость, ребята приехали… Митяй, как дорога? Ничего, проскочили?
— К тебе приехали, ты и радуйся, — морщась, сказала Лида.
— Флюс у неё, а так она ничего, — торопился Колька. — Саня, у тебя нет чего от зубной боли?
— Вот, седалгин, — Сашка, как фокусник, вынул коробочку.
Колька, наконец, угомонился, достал солёные огурцы и холодную козлятину. Выпив рюмку, он закручинился:
— Вот скажи, Карл, чего они все кричат про Гагарина: подвиг, подвиг… А в чём подвиг? Лейтенант, на службе, сам просился в отряд космонавтов, повезло ему, можно сказать, — проулыбался пару часов в иллюминаторе, как красное солнышко… «Поехали!» Гений, тоже. Пушкин Александр Сергеевич. На него вся страна вкалывала, все помогали. Так в чём подвиг. Подвиг — это когда все мешают, а ты всё равно… Мужественный какой! Да любая девка, которая сядет в самолёт, чтоб на курорт лететь, на блядки — куда мужественней…
— Охолони, Коля, — устал Карл. — Это я мужественный, слушаю тебя.
— Вот ты меня понял. Извини. Санька, что делать? — Паспорт давно надо менять, оштрафуют, гады, а мне фотографироваться — в Кимру ехать, а как ехать — всё побросать? Ведь передохнут, — он посмотрел на Лиду. — Может, выпьешь с нами?
