они, понимаешь ли, церкви строят, верующими зело стали. С нашим народом так нельзя. Ему не церкви нужны, не болтовня о каком-то боженьке, а лагеря, часовые на вышках, заводы по производству колючей проволоки. Видать, родился я не в свою эпоху. Мое место – там, рядом с родным дедом, а не сопли тут вытирать.
– Есть и другой вариант, – хладнокровно продолжал Гусман. – Он, правда, не такой эротичный, как первый, но воздействие на вашего противника будет еще более ошеломляющим. Его милая девочка отведает монастырских грибочков – и преждевременно отправится туда, о чем так усердно молится и мечтает: на тот свет. Монахи-то – постники, мяса ни-ни, а вот грибочки – за милую душу. Сами собрали, сами посушили, отварили, на стол подали. Ох, не заметили, что среди них был один мутант – на вид, как все остальные, только с сильнейшим ядом. То ли сам таким вырос, то ли вырастили его где-то – никто разбираться не будет. Умерла – ну и земля ей пухом. Помучилась, правда, перед смертью люто, кричала, просила любящего отца, чтобы тот спас ее от смерти. Да грибочек уж больно ядовитым оказался. Такие грибочки лишь в горах Латинской Америки растут. А как тут оказался? Чудеса. Монахи-то в чудеса разные верят, вот и случилось чудо. А Смагину после такой трагедии какие выборы? Одна дочь убийцей несчастных сироток стала, другая лесбиянкой прославилась иль еще хуже – умерла после трапезы. Хоть самому в гроб живьем ложись от всего этого позора и несчастий. Глядишь – и ляжет. Сначала сляжет, а потом и ляжет. Такие стрессы ни одно отцовское сердце не выдержит.
– Так что, – усмехнулся Лубянский, – ты предлагаешь обеих сразу?
– Я предлагаю, Максим Петрович, только одно: действовать продуманно, решительно и хитро, отбросив всякие эмоции и жалость к сопернику, – отчеканил Гусман. – А решать вам. И никому больше. Вы – боевой офицер. Вы – командир. Вы – воин.
– Считай, что уже решил. Внук не посрамит чести родного деда. И своей тоже.
6.
Павел Смагин возвратился домой в приподнятом настроении. Даже холодная серая погода, от которой все прятались и кляли, не испортила ему бодрого состояния духа. У входа в дом его встретила жена, ласково улыбнувшись и поцеловав в щеку.
– Все уже за столом, только тебя дожидаемся, – шепнула она. – Наденька приехала. Ты уж не очень-то ее, кровинушку нашу.
– Это не кровинушка, а кровопиюшка, – незлобно ответил Смагин, обняв жену. – Столько кровушки нашей попила своими фантазиями…
– Прекрати, Паша, я тебя очень прошу. Давай посидим спокойно, мирно, по-семейному. В кои веки собрались вместе. У одной бесконечные дела, встречи, массажи, макияжи, вернисажи, вечеринки, у другой – лишь бы от родителей к своей матушке быстрее убежать. Давай посидим без всяких упреков, ненужных разговоров.
– Давай, Любушка, давай. Гулять – так гулять! Накрывай на стол!
Дом, где проживало семейство Павла Смагина, напоминал настоящий дворец: шикарной архитектуры в стиле барокко, в два этажа, с арочными зеркальными окнами. Каждого, кто приезжал сюда, дом встречал, распахнув свои гостеприимные объятия, словно белоснежный парус. И снаружи, и внутри дома все свидетельствовало об изысканности вкуса его хозяев: великолепная планировка двора с фонтаном в центре, эксклюзивная итальянская мебель, антикварные картины, украшавшие стены комнат. Все дышало достатком, богатством.
Смагин не скрывал, что с детства мечтал жить именно в таком дворце: сам-то он вырос в семье простого работяги-железнодорожника, в доме из двух маленьких комнатушек да вечно чадящей печки. Рядом – ведра с углем, еще одно – с водой из колодца – на самой печке, чтобы было на чем еду приготовить да постирушку сделать. В тесном дворике кроме их семьи ютились еще две – родных братьев отца. Радости, беды, какие-то семейные события, недоразумения, скандалы – все у них было общим.
Когда наладился собственный бизнес, Смагин первым делом осуществил свою давнюю мечту – построил этот шикарный дом и поселил в нем семью. У каждого было не по комнате, а по половине этажа. На второй этаж, где расположились спальни, рабочий кабинет хозяина, прямо из вестибюля вела изящная лестница: одной широкой лентой, разделяясь на две самостоятельные – налево и направо. А гостиная, где обычно собиралась вся семья, проводились застолья, находилась внизу. Кроме мебели – такой же изысканной, как и в других комнатах – ее украшал большой камин, возле которого в ожидании Смагина сидели его домочадцы: Любовь Петровна со своими дочерями.
– Наконец-то, – увидев вошедшего отца, Вера первой бросилась ему на шею. Надежда выразила свои эмоции более сдержанно: подошла и, как мать у входа, нежно поцеловала его в щеку.
– Нет-нет, не годится, – рассмеялся Павел Степанович. – Если бы вы знали, какой сюрприз я вам приготовил на ужин!
Все расселись за столом, и радостный Смагин стал рассказывать о своих успехах.
– Спешу доложить, милые мои дамы, рейтинг наш растет, как на дрожжах, избиратели готовы хоть сегодня отдать нам свои голоса. Коль так дело пойдет и дальше – победа у нас в кармане. Хотя и не в победе дело. Оказывается, как приятно делать людям добро! Раньше я занимался только своим бизнесом, партнерами, а теперь нужно думать о
