что совершенно зря не включена в сорок лучших пьеса Александра Демахина «Утро». Я потребовал, чтобы ее включили. И все члены жюри включили «Утро» в десятку лучших пьес. Чулпан Хаматова считала, что пьеса грузинского драматурга Коба Цхакая «В поисках реальности с пультом от телевизора» незаслуженно незамечена. Практически Чулпан убедила членов жюри эту пьесу внимательнейшим образом прочитать, оценить и дать ей премию. И я думаю, что если хоть одному члену жюри покажется, что пропущено талантливое произведение, оно все равно возникнет. А так чтобы все десять членов жюри пропустили талантливую пьесу, вероятность мала.
Иосиф Леонидович, в одном из своих интервью вы говорили, что ваш театр в большей или меньшей степени лишен подковерных игр. Как вы считаете, можно ли это утверждение применить и к конкурсу «Действующие лица»?
— Да, конечно. Это абсолютно точно относится и к конкурсу. Мы разговариваем открыто, с пьесами в руках. Невозможно убедить в том, в чем люди не убеждены. Мне кажется, что эта пьеса очень хорошая, и я за нее голосую, другое дело, что я могу ошибаться, могу остаться в меньшинстве, и это нормально. Мы ругаемся и ссоримся, некоторые члены жюри демонстративно после конкурса выходят, а кого-то в жюри больше не приглашают. Каждый год в «Действующих лицах» новый председатель, и обязательно три- четыре новых члена жюри.
В условиях конкурса «Действующие лица» есть пункт, где говорится, что пьеса, выдвигаемая на конкурс, не должна быть нигде поставлена и опубликована и не должна быть инсценировкой литературного произведения. Почему? Если это авторское произведение, почему автор не может сделать из него пьесу? И почему произведение не может быть опубликовано? Ведь ваш конкурс длится достаточно долго, к этому моменту автор вполне может сделать журнальный вариант и захотеть его где-то напечатать.
— Совершенно верно. Мы не принимаем инсценировки, вы правы. Но авторское произведение может быть инсценировано. Если это собственная оригинальная идея автора, то он, безусловно, может инсценировать произведение в пьесу.
И если автор где-то опубликовал рассказ, а потом сделал из него пьесу, то это его право и мы ее примем.
В прошлом году на пресс-конференции по итогам конкурса 2006 года выяснилось, что пьеса Людмилы Улицкой «Русское варенье» на момент участия в конкурсе уже была поставлена в Германии. Почему вы не дисквалифицировали ее? Значит, фамилия автора и его известность все же влияют на ход событий? Если бы это была пьеса неизвестного Василия Иванова, например, вы бы тоже так поступили или все-таки дисквалифицировали ее?
— Безусловно, должны быть очень жесткие и определенные правила любого конкурса, любого театра, но, тем не менее, сегодня наша жизнь настолько многогранна и настолько многополярна и многообстоятельна, что каждый раз из правила возникают какие-то исключения. Я не вижу в этой ситуации криминала. Да, Улицкая долго работала с этой пьесой. Первый вариант пьесы был создан года два тому назад. Она отдала его какому-то театру в Германии, он срепетировал, ей это не понравилось, им это не понравилось, пьеса довольно быстро сошла. Улицкая сделала новую редакцию, принесла пьесу в другой, московский театр. Там стали что-то с ней делать, ей опять не понравилось, она забрала ее и принесла на конкурс к нам в театр. Я не вижу криминала в том, что где-то как-то эту пьесу попробовали. Я понимаю, если бы автор принес пьесу, которая пошла по театрам или была поставлена в каком-то известном московском театре, получила критику и отзывы, а потом уже ее принесли на конкурс. Практически эта пьеса не предъявлена ни критикам, ни зрителям, ни театрам.
Если молодой артист мне скажет: «Я завтра не могу прийти на спектакль», я отвечу ему: «Знаешь, дорогой друг, я тебя из театра уволю, если ты не придешь и сорвешь мне спектакль». Но если мне скажет об этом Татьяна Васильева, я подумаю, выгонять ее или нет. Я не знаю, что дороже моему театру: сорванный спектакль, чрезвычайная ситуация с ним или чрезвычайная ситуация с Татьяной Васильевой. Она своей жизнью, своей многолетней работой в этом театре заслужила даже право отменить спектакль по личным обстоятельствам, хотя такого случая я не припомню. А молодой актер не заслужил этого права. Поэтому вполне возможно, что, если Улицкая напишет еще одну пьесу, мы опять ее возьмем и будем ею заниматься, и я считаю, что это нормально. И если Гришковец сегодня принесет новую пьесу, то, безусловно, мы будем ее рассматривать, даже если он принесет ее не 31 мая, а 2 июня. Я не думаю, что если нам принесут пьесу с опозданием на один или на два дня, мы откажемся ее принять, я не вижу в этом особого смысла.
Пьеса Улицкой «Русское варенье» имеет сноску afterchekov (после Чехова). Скажите, это новое направление в драматургии или, если вам кто-то принесет подобный вариант другой пьесы Чехова, причем талантливый, это уже будет считаться плагиатом?
— Я не знаю. Улицкая потому и Улицкая, что она в литературе находит некие новые формы. Но если кто-то принесет подобный вариант и мне будет интересно, то какая мне разница, было это или нет. Все- таки это сделано в широком жанре римейка, общепризнанного в литературе жанра, по следам некоего автора.
Может ли пьеса, присылаемая на конкурс, до, после и одновременно участвовать и в другом каком-то конкурсе? Может ли пьеса-победитель другого конкурса участвовать в конкурсе «Действующие лица»?
— Я как-то не думал об этом, надо посмотреть в уставе конкурса. Извините, я не могу отвечать за все жюри и за весь оргкомитет, но я предполагаю, что может. Но точно за всех не отвечу. Думаю, что если это хорошая пьеса, пусть соревнуется.
Если пьеса, представленная на конкурс, окажется талантлива, но вы поймете, что по каким-либо причинам не можете или не хотите ее ставить, что тогда? Она войдет в число пьес-победительниц или нет?
— Мое решение: дать ей премию. А то, что она не «моя», не для моего театра, то что тут такого? Мы же не все пьесы ставим. Некоторые пьесы наш театр ставит, а некоторые нет.
У вас имеется какой-то лимит? Вот в этом году я ставлю еще одну новую пьесу или несколько?
— Лимита нет. Мой лимит заключается в том, что если пьеса мне очень нравится, то я ее стараюсь отобрать для нашего театра. Но если я знаю, что эту пьесу собирается ставить другой театр, то я ее не беру. Например, одна пьеса в прошлом году мне очень понравилась, я хотел ее взять, но Роман Козак сказал, что он ее точно будет ставить. Ничего страшного, я не стал настаивать. То же самое мне Михаил Угаров сказал, что будет ставить в своем театре пьесу «Бедные люди, блин», и мы договорились, что я ему уступаю. Мы не ставим ничего, что ставят другие театры.
Я знаю, что по предложению Британского Совета вы проводили конкурс драматургов среди школьников и лучшие маленькие пятиминутные пьесы читали в вашем театре. А может победителем конкурса оказаться пьеса, скажем, двенадцатилетнего ребенка или, наоборот, пожилого человека? Вы поставите ее? Ведь пьесу 17-летнего Саши Демахина вы поставили. Вы не боялись того, что это молодой и совсем неизвестный драматург, ведь современный рынок тоже диктует свои условия?
— Так у нас уже был победителем 80-летний драматург, и ничего. Так что, хоть пятилетнего
