нас сохраняет в душе идеал, образ того человека, каким вы хотели бы стать сами или каким хотели бы видеть своего спутника. Этот идеал складывается еще в годы юности – как тяга к тому, чего не хватает в нашей жизни, грусть о том, чего не дали нам окружающие, и о том, чего мы не смогли дать сами себе. В тех из нас, кто рос в уюте и покое, пробуждаются бунтарский дух и мечты о приключениях. Если же при этом опасность нас страшит, мы невольно тянемся к людям, привычным к риску. А может быть, наш идеал куда как возвышенней: мы хотели бы стать более благородными, творческими, добрыми, чем получается на деле. Идеал, к которому мы стремимся, – это то, чего нам недостает в самих себе.
Идеал может быть погребен под многочисленными разочарованиями, но не исчезает, а поблескивает где-то в глубине в ожидании той минуты, когда сможет засверкать в полную силу. Если нам кажется, что мы встретили человека, наделенного этими идеальными качествами или способного возродить их в нас, мы влюбляемся. Это и есть реакция на появление Идеальных Возлюбленных. Тонко настроившись на то, чего вам или в вас недостает, они отражают ваш идеал, а остальное вы делаете сами, проецируя на них свои затаенные желания и чаяния.
Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа. Дама торопит его уйти: «Уже белый день. Ах-ах, нас увидят!» Мужчина тяжело вздыхает. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но, склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью. Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а, смотришь, тем временем он незаметно завязал на себе пояс. Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе с подругой идет к двустворчатой двери. «Как томительно будет тянуться день!» – говорит он даме и тихо выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание. А ведь случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана, с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно завязывает на себе верхнюю опояску – поистине начинаешь его ненавидеть.
Сэй-Сёнагон, «Записки у изголовья». Пер. В. Марковой
Воплощением Идеального Возлюбленного в двадцатые годы прошлого столетия был Рудольфо Валентино – или, по крайней мере, тот образ, который он создал в своих фильмах. Что бы он ни делал, его подарки, цветы, то, как он танцевал, его манера протягивать женщине руку – все говорило об исключительном внимании к деталям, которые подчеркивали, насколько он поглощен мыслями о своей любимой. Образ, созданный им, был образом мужчины, не жалеющего времени на ухаживание, превращающего его в особый эстетический опыт. Мужчины ненавидели Валентино, так как женщины отныне требовали, чтобы они соответствовали этому образцу терпения и внимательности. Ибо ничто так не привлекает женщину, как терпение и внимание к ее прихотям и капризам. Благодаря этому можно добиться, что любая интрижка станет походить на возвышенный красивый роман. Могущество Валентино, особенно в наши дни, заключается в том, что подобные ему кавалеры встречаются крайне редко. Искусство играть на возвышенных идеалах женщин почти утрачено, и это придает ему особенную притягательность.
Женщины во все эти времена служили зеркалом, обладающим магической и восхитительной способностью так отражать облик мужчины, что тот казался вдвое крупнее, нежели в действительности.
Вирджиния Вулф
Если для женщин Идеальным Возлюбленным веками остается рыцарь, то мужчины склонны идеализировать собирательный образ мадонны/блудницы – женщины, сочетающей чувственность с одухотворенностью и невинностью, хотя бы напускной. Все дело здесь в двойственности, в сочетании очевидной восприимчивости к плотским радостям с невинным, одухотворенным видом, чувствительностью и поэтичностью. Смесь низкого и возвышенного куда как обольстительна.
Если Идеальные Возлюбленные мастерски обольщают людей, обращаясь к возвышенным представлениям, утраченным детским и юношеским идеалам, то политики успешно применяют тот же принцип в массовом масштабе, например, по отношению к электорату. Именно это проделывал с американцами Джон Ф. Кеннеди, самым откровенным образом создавая вокруг себя ауру Камелота. Само слово «Камелот» по отношению к президентскому правлению Кеннеди стали употреблять только после его смерти, однако он вполне осознанно создавал романтический имидж, делая упор на свою молодость и внешнюю привлекательность, и этот образ работал в полную силу до самого конца. Кеннеди вел и более тонкую игру, апеллируя к характерным для Америки образам величия и утраченных идеалов. Люди буквально влюблялись в него и его образ.
Политики-обольстители добиваются власти, обращаясь к прошлому нации и страны, вновь вытаскивая на поверхность некогда отвергнутые или забытые образы и идеалы. Им нужен только символ, реальное возрождение былой реальности их нисколько не интересует. Они довольствуются тем, чтобы разбудить добрые чувства и, следовательно, обеспечить себе высокий рейтинг.
Помните: многие люди внутренне ощущают себя более значительными, чем показывают миру. Их переполняют неосуществленные замыслы, они могли бы стать художниками, мыслителями, вождями, духовными лидерами, но мир сломил их, не дав возможности проявить таланты. В этом заключается ключ к их обольщению, причем такому, которое можно поддерживать в течение весьма долгого времени. Идеальные Возлюбленные знают толк в этих чарах. Взывая исключительно к чувственности людей по примеру многих обольстителей-дилетантов, вы только заслужите презрение за то, что играете на их низменных инстинктах. Но обратитесь к скрытым, лучшим сторонам человеческой натуры – и люди даже не заметят, что их обманывают. Помогите им почувствовать себя возвышенными, благородными, одухотворенными – и ваша власть над ними будет безграничной.
Символ:
Денди
Ключи к портрету
Многие наши современники воображают, что сексуальная свобода – прерогатива нашего времени, что в последние годы всё изменилось, неважно, в лучшую или худшую сторону. Вообще-то это иллюзия: если почитать исторические труды, то взору откроются периоды такой разнузданности (Римская империя, Англия конца семнадцатого века, «плавучий мир» Японии восемнадцатого столетия), какая нам даже и не снилась. Социальные роли полов, конечно, меняются в наши дни, но такое бывало и прежде. Общество пребывает в состоянии непрерывного движения, но кое-что при этом остается неизменным, а именно: в огромном большинстве своем люди принимают то, что считается нормальным (что бы это ни было) для данного времени. Они смиряются, играют отведенные им роли. Конформизм неистребим, поскольку люди суть существа общественные, постоянно подражающие друг другу.
Неразумно также сводить дендизм к преувеличенному пристрастию к нарядам и внешней элегантности. Для истинного Денди все эти материальные атрибуты – лишь символ аристократического превосходства его духа… Что же это за страсть, которая, став доктриной, снискала таких властных последователей, что это за неписаное установление, породившее столь надменную касту? Прежде всего то непреодолимое тяготение к оригинальности, доводящее человека до крайнего предела принятых условностей. Это нечто вроде культа собственной личности, способного возобладать… даже над тем, что именуется иллюзией. Это горделивое удовольствие удивлять, никогда не выказывая удивления.
Шарль Бодлер, «Денди» (из статьи «Поэт современной жизни») Пер. Н. Столяровой, Л. Липман
Денди существовали во все эпохи, во всех культурах, и повсюду, где бы они ни появлялись, они процветают благодаря тому самому конформизму – роли, которую играет большинство. Денди демонстрируют и подчеркивают свое истинное и
