и вернулась озабоченная Луиза. Марта крепко спала и видела во сне смеющихся Энрики и Селести, бегущих по берегу моря в окружении детей.
Глава 4
Энрики лежал с открытыми глазами, даже не делая попытки заснуть. Сначала покой, а теперь и сон покинули его. Энрики не узнавал себя: чтобы он, Энрики Толедо — плейбой, дамский любимец, не знающий отказа, так убивался из-за женщины! Но правда была именно в том, что он убивался из-за Селести! Из-за этой непонятной, странной девушки, которая с необъяснимой, загадочной силой влекла его к себе и которая с той же необъяснимой, загадочной силой отвергала его. И при этом — Энрики не мог ошибиться — он нравился ей. Но соединить воедино эти два чувства, испытываемые Селести к нему — внутреннюю симпатию и внешнюю неприязнь, — он не мог. Не мог и отказаться от мысли обладать Селести. С тех пор, как она поселилась в их доме, он не мог представить своей жизни без того, чтобы не видеть ангельского лица Селести, не слышать ее нежного голоса, не ощущать ее подле себя. Искренность, естественность и потрясающая внутренняя сила Селести заставили его совершенно по-иному оценить и Вилму, и свое бездарное существование рядом с ней. Он вспомнил, как Вилма воинственно-негативно встретила Селести, какие козни строила против нее. «Все-таки женская интуиция существует, Вилма сразу поняла, кого ей надо опасаться. Ничего, пусть проветрится вместе со своей мамашей на волнах, а потом уберется в свой Рио!» Энрики было не жалко круглой суммы, выложенной им за поездку бывших жены и тещи, — он заплатил бы и больше, если бы отделался от них раз и навсегда. Единственное, что волновало его, так это дети, переживающие отъезд матери. Энрики и Марта, как могли, старались развеять их тревогу и подозрения, заключенные в осторожные вопросы: «Надолго ли уехала мама?» «Вернется ли она в Сан-Паулу?» Энрики взял себе за правило говорить детям правду. Он не стал скрывать от них что, вероятно, они с Вилмой будут жить в разных местах, поскольку им стало вместе очень тяжело. «Но вас это не коснется, просто кого-то из нас вы немного реже будете видеть», — так обычно заканчивал Энрики свои разговоры с детьми.
Для него не прошло мимо, да и Марта подтверждала, что Жуниор и Тиффани по-детски непосредственно завидуют Гиминьи, его отношениям с матерью. И Энрики помимо своей воли чувствовал себя виноватым и старался искупить перед детьми разрушение пусть формальной, но все же семьи. Каждый вечер, возвращаясь из конторы, он обязательно заходил к ним в комнату, слушал их нехитрые рассказы о проведенном дне, об играх с Гиминьи, о событиях, происходивших в доме за время его отсутствия. Они становились всевидящими глазами и ушами дома. Энрики радовало, что дети, и особенно повзрослевший Жуниор, стараются быть ему друзьями, расспрашивают его о делах, замечают его настроение. А оно, как правило, было дурным в последнее время. Ведь Селести отвергает его!
Селести, Селести… Он мысленно представил себе, как гладит ее черные волосы, как раскалывает заколку, волосы густой патокой обволакивают тело. Вот он дотрагивается до ее нежного лица, гладит ее по нежному овалу, по плавному изгибу губ… Нет, ему никуда от нее не деться ни днем, ни ночь. Почему она отвергает его? Почему твердит, что для нее нет другого мужчины, кроме Гильерми? Он понимал ее, когда она избегала общения с ним, женатым мужчиной. Но теперь! Он, считай, свободен: развод оформляется, Вилма уехала и уже не вернется сюда! Он — свободный мужчина, он любит ее так, как не любил никого прежде, он готов ради нее на все! А она бежит от него, отталкивает его, уезжает из этого дома. В голове всплыли ее слова, сказанные в недавнем разговоре: «В тебе нет ничего, что бы меня привлекало! Не прикасайся ко мне! Не обнимай меня! Не ходи за мной!» Энрики напрягся: «Она же любит, любит меня! Она хочет всего, что так отвергает, — я это чувствую! Тогда почему все так плохо, почему она не хочет быть тут, рядом со мной?! Что-то происходит или произошло очень важное, но я не знаю что…» Энрики зажег свет и посмотрел на часы. Было половина четвертого утра. Он снова лег и стал думать о Селести, женщине, сводившей его с ума.
В конторе он каждый миг искал повода, чтобы вызвать к себе Селести, занять ее каким-нибудь важным делом, например, разобраться у него в столе, потом приготовить ему кофе… Но Селести выглядела чересчур озабоченной, выполняя бесконечные поручения Анжелы, потом к ней приехала закадычная подруга из Понта-Поры, некая Дарси. Энрики бросил равнодушный взгляд на эту пожилую усталую женщину — он не мог понять, что ее связывает с красавицей Селести. Сколько загадок! Энрики тяжело вздохнул. К вечеру Сезар поручил ему провести переговоры с заказчиком, а когда он усталый вернулся в контору и попросил приготовить кофе в кабинет с подносом вошла шустрая Дейзи. Энрики поинтересовался, где Селести.
— Она отпросилась у доны Анжелы. Сказала, что хочет перевезти некоторые вещи на новую квартиру.
Энрики быстро допил кофе и спустился к машине.
Он уверенно вел машину хорошо знакомой дорогой и остановился на привычном месте, нажал известный код, поднялся на этаж, остановился у знакомой двери и, надавив пальцем звонок, замер в ожидании. Дверь отворилась. Испуганная Селести сняла его палец со звонка и пропустила в дом. На Энрики обрушилась темнотища, и он, споткнувшись обо что-то, схватился за руку Селести.
Она не отдернула руку и ввела его в темную гостиную.
— Почему без света? — Энрики оглянулся по сторонам, ища взглядом выключатель.
— Как назло сразу две лампочки перегорели. Видно, что-то с напряжением происходит. — Селести отошла от Энрики подальше. — Зачем ты пришел?
— Думал, может, помощь нужна? Вещи разобрать, например. Или вот лампочку заменить. — Говоря, Энрики шаг за шагом приближался к Селести и, закончив говорить, остановился рядом с ней и попытался ее обнять.
— Не надо! Пожалуйста, прошу тебя, уйди. — Она отстранилась.
— За что ты меня наказываешь? Я всю ночь думал об этом и ничего не надумал. Может, ты мне объяснишь, что происходит? — Он с силой притянул ее к себе.
— Энрики! Пожалуйста, оставь меня в покое!
Он осторожно провел пальцем по ее щеке, подбородку, шее.
— Пожалуйста, не надо. У меня много дел.
Он расстегнул пуговицу на ее блузке.
— Нет, Энрики! Нам нельзя!
— Можно, нам все можно. — Он, задыхаясь, целовал ее лицо, шею, грудь.
— Энрики! Я прошу тебя, не надо!
— Ты сводишь меня с ум…
— Нет!
— Да! Я люблю тебя, Селести
…Они лежали рядом. Энрики ощущал ее тело рядом с собой, вдыхал запах ее волос, различал во мраке цвет ее глаз. «Господи, я словно во сне! Или это и не я вовсе?..» Зашуршали простыни, Селести встала. На фоне окна обрисовался стройный черный силуэт. Он нежно окликнул ее. Она не отозвалась, по движению он понял, что она одевается.
— Что с тобой? — встревожился Энрики.
Селести обернулась, и Энрики не увидел, почувствовал, что она плачет.
— Зачем ты пришел? Зачем? Я не должна была этого делать! Не должна!
Он попытался обнять ее, но она из страстной, нежной любовницы опять превратилась в неприступную, холодную женщину и оттолкнула его.
— Уходи! Оставь меня в покое.
— Ну, зачем ты так? — Энрики погладил ее плечо. — Я же схожу по тебе с ума. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться. Иди ко мне!
— Нет, уходи!
— Почему? Почему?
— Это было безумием.
