непроизвольно потянулись к рукоятям мечей.
Киммериец отбросил крышку ящика, ослепительно-яркие лучи утреннего солнца заиграли в золоте монет. Граф нахмурился, тогда как часовые не могли оторвать завороженных взглядом от содержимого сундука.
— Игра закончена, Лусиан, — решительно сказал киммериец. — Этот сундук — доказательство твоей измены. Не знаю, что сделает с тобой король, когда ему доложат о предательстве, а свое слово я скажу сейчас: нельзя представить поступок гнуснее, чем совершен тобой. Ты послал на гибель собственных солдат — воинов, преданно исполнявших твои приказы и жизнью заплативших за твою подлую измену!
Лусиан, все еще ошеломленный и молчаливый, лишь непроизвольно облизнул пересохшие губы.
В глазах Конана сверкнули презрение и ненависть.
— Нам известно, что пикты передали для тебя это золото, захваченное ими в Тасцелане. И у нас есть признание твоего человека, Эдрика. Оно полностью тебя изобличает. Арестовать его!..
При этих словах граф вскочил с табурета и, вырвав из рук цирюльника тазик, плеснул мыльной водой в глаза Конану. Затем, натужившись так, что вздулись жилы, он ухватился за край стоявшего у самой лестницы сундука и опрокинул его. Из ящика посыпался вниз сверкающий дождь золотых монет.
Солдаты Конана, не ожидавшие такого поворота событий и в жизни не видевшие столько золота, попытались остановить драгоценный ручеек и не дать ему растечься по улице. Пока киммериец протирал залитые мыльной пеной глаза, а воины подбирали монеты, Лусиан во всеобщей неразберихе проскользнул мимо них, скатился по лестнице и, взлетев в седло гарцевавшего у крыльца скакуна, бешено дернул поводья. В следующий миг жеребец, вздымая клубы пыли, понесся прочь, унося изменника-графа.
Очнувшись от столбняка Лаодамас закричал своим солдатам, чтоб бежали в казарму да отрядили верховую погоню. Но Конан остановил его.
— Поздно, Лаодамас! Нам его не догнать — у Лусиана лучший скакун во всей Конаджохаре, Да, собственно, нам он не столь уж нужен — главное, что мы от него избавились. О его измене мы сообщим королю, и пусть сам владыка думает, что делать с графом. Возможно, что достойный нобиль отделаешься лишь ссылкой в другую провинцию… Нам же сейчас надо остановить пиктов! Если они захватят Чохиру, прольются реки крови!
Затем Конан повернулся к солдатам, ползавшим на коленях у лестницы.
— Быстро подберите монеты и отнесите сундук в казарму! А потом мы займемся делали посерьезней — попробуем, во имя светозарного Митры, сохранить Аквилонии этот край, а людям, населяющим его, — жизнь.
VI
Одно дело сражаться против пиктов, даже если их и больше в несколько раз, и совсем другое — эти их гадюки, что падают с деревьев, — сказал Глико. — Моих людей сильно напугали рассказы солдат, уцелевших после того страшного боя.
— Так вести войну не по правилам, — поддержал седобородого капитана Лаодамас. — Я никогда не трусил в открытом бою, но змеи — это уже слишком! Надо бы разнесет их там в клочья, а стрелки закончат дело. К тому же и со змеями на равнине будет легче справиться…
— Посмотрел бы я, как ты их туда выманишь, — усмехнулся Конан. — Ведь всякому ясно, что на Чохиру пикты пойдут через Южную Протоку. А там равнин нет, там — сплошные леса.
— Но равнина есть вокруг форта Тхандар, — не сдавался Лаодамас. — Мы можем перегруппировать наши силы, занять оборону около крепости, и тогда мои кавалеристы…
— Как ты не понимаешь, что пикты не станут драться там, где не смогут использовать свое преимущество? Мы что же, так и будем сидеть за крепостными стенами и ждать, когда они пожалуют к нам? Ждать придется долго — пока они не выжгут всю Чохиру и утопят ее в крови!
— А ты что предлагаешь? — спросил Глико.
— Я послал в лес своих разведчиков, надежных парней. Они выяснят, в каком месте дикари собираются преодолеть протоку. Вот там мы их и встретим. — Но змеи?.. — продолжал свое Лаодамас.
— Дались тебе эти змеи! Можно подумать, ты собрался играть в игрушки, а не воевать! Чтобы избавиться от змей, надо прикончить Сагайету, только и всего! И этим придется заняться мне, другого выхода у нас нет.
Поляна Совета находилась на самом берегу протоки, там, где она замедляла свое течение и разливалась настолько широко, что вокруг возникли небольшие заболоченные озерца. Река здесь мелела, и поэтому множество тропок и дорожек сходились к месту, служившему удобной переправой.
Конан вывел свой отряд на большую прогалину на опушке леса. Как обычно, впереди шли копьеносцы с тяжелыми щитами, за ними — лучники, охватившие полукругом край поляны. Кавалерия Лаодамаса встала на правом фланге.
Киммериец обходил воинский строй, проверял снаряжение солдат, немудреными шутками пытался приободрить их, снять напряжение перед боем.
— Ты не забыл выделить людей, которые займутся факелами? — спросил он у Глико.
— Они уже почти готовы, — ответил седой капитан, указывая на группу воинов, которые наматывали на древки копий паклю.
— Хорошо! Только предупреди их, что зажигать огонь надо лишь тогда, когда появятся пикты. Нельзя, чтоб дикари обнаружили нас раньше времени.
Пройдя на правый фланг, киммериец обратился к Лаодамасу:
— Помнишь, что надо делать? Веди всадников в атаку, когда основные силы дикарей достигнут середины брода. Не позже и не раньше!
— Не нравится мне это: так мы получаем незаслуженное преимущество, — начал свою обычную песню Лаодамас. — А это противоречит кодексу…
— Клянусь Кромом, до чего же ты мне надоел со своими благородными правилами! Вот когда будешь выступать на рыцарском турнире, там и держись своего дурацкого кодекса! А сейчас ты на войне, и твоя задача — любым способом вырвать победу. Короче, ты хорошо понял приказ? Вот и отлично! Понял, так выполняй его!
Снова вернувшись к строю ощетинившейся копьями пехоты и к лучникам, Конан разыскал Флавия.
— Твои парни готовы, капитан Флавий?
Услышав свое новое звание, молодой аквилонец зарделся от удовольствия и гордости.
— Готовы, мой командир! И мы приготовили запасные колчаны!
— Прекрасно. Хоть ты не изводишь меня глупыми рассуждениями о благородстве, правилах и дворянской чести! Я рад, что могу положиться на тебя, Флавий.
Ответом ему была благодарная улыбка новоиспеченного капитана.
К полудню начали возвращаться посланные в разведку лазутчики. Конан внимательно выслушивал их донесения и рисовал какие-то знаки на тонком куске коры, отмечая, где располагаются силы противника.
Пикты начали переправляться через реку только к вечеру. Освещенные лучами закатного солнца, потрясая топорами и копьями, полуголые размалеванные дикари с воинственными криками выбирались на пологий берег протоки.
Стоявший рядом с Конаном Флавий воскликнул:
— Митра! Сколько же их! Опять раз в десять больше, чем нас — как и в том бою!
Конан мрачно кивнул и поднял руку. По этому сигналу боевая машина аквилонцев пришла в действие: копьеносцы выставили вперед свое грозное оружие, лучники положили руки на колчаны со стрелами, загорелись сделанные из древков факелы.
Раздался звук боевого рожка пиктов, и тут же дикари с воем бросились через поляну. Навстречу им ударил град аквилонских стрел.
