Короче говоря, не прошло и полгода, как Урсула поняла, а вернее — сестры объяснили, — что она ждет ребенка от неподражаемого шофера грузовика одного из поставщиков книжной продукции. Урсула радостно объявила будущему папаше о грядущих счастливых событиях. Он же, вместо того чтобы не менее радостно заключить ее в объятия, скривился и презрительно бросил: «Я тут ни при чем, детка. Я не знаю, с кем ты спишь на досуге».
Хозяева лавки отнеслись к новости с большим пониманием, но посоветовали Урсуле как можно скорее подыскать себе новый способ заработать на жизнь и на новое, с завтрашнего дня, жилище. Урсула отправилась в монастырь к матушке-настоятельнице. Войдя в келью, Урсула сразу встала на колени, чтобы было удобнее каяться. На кротком лице матушки не отразилось ни ужаса, ни ненависти, ни презрения. Она обняла свою тезку за плечи, помогла ей встать, затем усадила на стул и дала салфетку — вытереть слезы. А потом сказала:
— Это твой крест в миру, милая девочка. Ты хотела жить в миру, живи, но неси свой крест. Господь милостив, все простит тебе, но только если ты воспитаешь свое дитя достойным человеком. — И напоследок процитировала Писание: «Иди и больше не греши, дочь моя».
— Но на что и где мне жить, мать Урсула?
— Господь милостив. Не греши, все устроится.
Дабы не обременять лишними проблемами Бога, матушка Урсула устроила все сама: поселила бедняжку в приют для брошенных женщин, ожидающих детей, а потом юная мамочка вернулась все в ту же книжную лавку. Но кров обрела в другом месте, а именно в меблированных комнатах семейного пансиона мадам Плюраль, другой кузины кроткой настоятельницы.
Праведная жизнь юной мамаше удавалась как нельзя лучше. Всех мужчин заменил ей теперь сын, которого она назвала Алексом с мыслью об Александре Дюма. С одной стороны, Александр Дюма был писателем, каковым юная Урсула мечтала видеть и своего Алекса, а с другой — умелым отцом: как известно, Дюма-отец ловко снабдил талантом и Дюма-сына, что редко удается даже представителям других, вовсе не столь замечательных профессий. Одевалась Урсула в стиле итальянской вдовы и не пропускала ни одного богослужения; пансионеры мадам Плюраль ласково называли ее «наша монашка Урсула».
Монашка Урсула была так возмутительно юна, приветлива и хороша собой, что одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, сколь несправедливо благочестие по отношению к мечтам окружающих ее антиклерикально настроенных мужчин. К чести потомков Адама следует все же сказать, что среди них встречаются и истинные католики. Например, вдовец-органист.
Вдовцу было под пятьдесят, но при виде Урсулы в сердце его зацвели райские розы и запели ангелы. Однако все ухаживания пылкого вдовца свелись к тому, что, ради того чтобы лишний раз иметь счастье лицезреть свой объект страсти, ему пришлось обучать Алекса игре на аккордеоне. Но, сколько ни бился влюбленный органист, нотной грамотой его, постепенно подрастающий, ученик так и не смог овладеть никогда. Впрочем, память и слух ни разу не подвели Алекса.
Книжный магазин — церковь — дом — детский сад — урок музыки. Так для Урсулы прошло еще года два. Но однажды занятия аккордеоном внезапно оборвались. А случилось вот что: врачи поставили Урсуле страшный диагноз. Жизнь или смерть — должна была решить операция. Другой диагноз Урсула поставила себе сама — нагрешила! Она, которая ни под каким предлогом не должна была — общаться с мужчиной, не только позволяла органисту провожать ее и Алекса после урока музыки до дому, чтобы донести тяжелый аккордеон, но еще и несколько раз пила с ним кофе!
Имелся у Урсулы и другой грешок, в котором она исправно каялась кюре: ложь, так называемая ложь во спасение. Мальчик же не может обойтись без влияния отца, и поскольку усатый красавчик-шофер бесследно канул, а другого отца — дабы не нагрешить, — Урсула не заводила в доме, то как-то надо было выходить из положения. Поэтому Алексу рассказывалось, что его отец-летчик трагически и геройски погиб, но он смотрит на Алекса с небес, и поэтому Алекс должен никогда не огорчать папочку, а, напротив, возбуждать в нем гордость и удовольствие своими мыслями и поступками. Словом, Урсула старалась внушить мальчику, что он сын достойного папаши и обязан таковым стать в дальнейшем.
Урсула слезно распрощалась с настоятельницей, пообещавшей взять на себя дальнейшую заботу об Алексе; с хозяевами книжной лавки; с населением пансиона мадам Плюраль и с ней самой; с благословившим ее кюре и с прихожанами. Затем Урсула уложила в пакет Библию и четки, теплые чулки и смену белья, а также расческу, зубную пасту и зубную щетку, поколебавшись, сунула «Графа Монте-Кристо» и в сопровождении Алекса отправилась в больницу. Пока они ждали своей очереди в приемном отделении, «скорая» привезла в ту же больницу пострадавшего при трагических обстоятельствах совсем молодого парня-крановщика. Он лежал на боку и разглядывал прекрасную молодую женщину в черном. Рядом с ней терпеливо сидел мальчик.
— Ты ангел, — прошептал крановщик, хотя он думал, что воскликнул. — Но ты в черном. Значит, я умру?
— Нет, — кротко ответила Урсула, она всегда подражала матушке-настоятельнице и не поддержать умирающего, пусть даже он был опасным мужским существом, не могла. — Нет, ты не умрешь!
— Спасибо, ангел, — поверил ей крановщик.
— Смерти нет, брат мой, у Бога все живы, — пояснила Урсула свою мысль крановщику, из живота и спины которого торчали толстенные железные штыри, но крановщик уже лишился чувств и ее не слышал. Его спешно повезли в операционную.
Урсулу определили в палату и стали готовить к роковой операции. На следующий день после школы Алекс навестил мать.
— Ты один пришел, мальчик? — удивилась медсестра, провожавшая его к Урсуле. — Где же твой отец?
— Он на небе.
— Бедняжка. — Сестра попыталась погладить сиротку по голове, но мальчик ловко вывернулся из-под ее руки. — Он умер?
— Нет, папа жив. Просто живет на небе и смотрит на меня. Мама тоже однажды переберется на небо. Ну и я когда-нибудь.
— Боже мой! — оторопела сестра.
— Не расстраивайтесь, вы тоже там будете. А тот крановщик уже там?
— Какой крановщик? Где?
— Ну тот, который насквозь проткнутый?
— Не знаю, я только сегодня заступила на дежурство. Проходи. — Сестра открыла дверь палаты и впустила Алекса.
— Добрый день, мама, — поздоровался Алекс. — Как ты?
Урсула улыбнулась. Она лежала возле окна. В больничном халате поверх больничного одеяла.
— Все хорошо. А ты?
— Ваш сынок такой рассудительный, — сказала медсестра. — Не по годам.
— Да, — сказала Урсула. — Спасибо.
— Мама, у меня все замечательно. А что с крановщиком?
— Тоже все хорошо. — Мать Алекса как-то странно потупилась и улыбнулась. — Сестра, скажите, мы с сыном можем посетить Бенедикта Дюваля?
— Так это ваш знакомый! Вы знаете, в какой он палате?
— Да, мне разрешили утром навестить его, когда Бенедикт очнулся от наркоза. Такой смешной. Представляете, он опять принял меня за ангела! «Не исчезай, говорит, мне сказали, что я жив и в больнице! Я теперь вижу, что и вправду жив, ты же теперь в светлом платье». — Мать Алекса снова необычно улыбнулась и разгладила на коленях больничный халат — розово-белесый, в желтоватых подсолнухах.
Урсула и Алекс навестили Бенедикта. Алекс испытывал к нему сложные чувства: с одной стороны, Бенедикт нравился ему, потому что шутил, сразу понял, что Алекса нельзя гладить по головке, а однажды даже помог решить задачку, с которой почему-то не смогла справиться Урсула. Но с другой стороны, Алексу совершенно не нравилось, что этот неизвестно откуда взявшийся человек, который к тому же не в состоянии самостоятельно встать с постели, определенно нравится маме!
— Завтра? — спросил Бенедикт.
