своей неприглядности; в жилах своих я ощутил адский огонь, пылающим водоемом и пламенной струей которого я становился.
Г-н Ле Варлон де Вериньи поднялся, весь задыхаясь от своей греховности. Тень от него, брошенная светом свечи на стену, была уродлива и ужасна. Г-н де Брео молчал. Г-н Ле Варлон де Вериньи снова начал с удвоенной экзальтированностью:
— Здесь-то, здесь-то, сударь, и открылось чудо благодати! Пути Господни от нас сокрыты. Нужно было, чтобы я дошел до этой точки гнусности и позора, дабы стало ясно, что без помощи Божьей человек не властен над самим собою. Таким образом, владыка благ земных и небесных допустил меня опуститься до подобия самых низких и опасных животных. Руки мои хватали, ногти царапали. Господь захотел, чтобы благодать его застала меня в таком унизительном положении. Ах, сударь, как рассказать вам, чтобы вы поверили? В эту ужасающую минуту мне казалось, что греховность из меня выходит, с тем чтобы никогда больше в меня не возвращаться. Я, так сказать, опорожнился от нее. Я словно выздоровел после того, как она истекла из моей плоти и была поглощена другой плотью. У меня остались от нее лишь ужас, ломота и усталость.
И г-н Ле Варлон де Вериньи протянул затекшие ноги.
— Я сказал вам правду сейчас. Да, перед вами уже не тот господин Ле Варлон, каким вы знали его раньше, распутный и развратный. С вами разговаривает совсем другой человек, который вспоминает о прежнем только для того, чтобы оплакивать его постыдные дела. Этот вновь пришедший полон прегрешений, но искренне решился получить прощение и вести для этого праведную жизнь, и никакие суровости не отклонят его от этого пути. Это покаянное устремление совсем не то, что вы о нем можете думать. Не смотрите на него, как на легкое угрызение совести, которое подчас грешник испытывает в промежуток между отвращением после содеянного греха и пылким желанием совершить новый. Нет! Я чувствую себя сильным в моем решении и уверен в будущем. Тем не менее, как бы сильна ни была моя уверенность и убежденность в новом моем направлении, не думайте, что я подвергну их испытанию со стороны соблазнов. Я предполагаю уединиться в пустыню. Вы возразите мне, быть может, что я мог бы ждать не так долго и воспользоваться одной из тех передышек, о которых я вам рассказывал. Увы! Неужели бы вы хотели, чтобы свое уединение я загрязнил нечистотою моих мыслей? Я бы населил одиночество желаниями своей плоти, меж тем как теперь я возьму туда с собою лишь телесную оболочку, в которой злое семя уже иссохло и не будет произрастать. Приключение этой ночи таково, что грех сжег во мне свои последние огни и угас в собственном пепле. Я уже выбрал и место для своего уединения. В Пор-Рояль-де- Шан отвезет меня карета, стоящая внизу. Вам известна святая слава этого убежища. Среди тамошних отшельников тот, кто в миру был господином Ле Варлоном де Вериньи, постарается сделаться достойным благодати, которую ниспослал ему Господь и которую от души желаю, чтоб он ниспослал и вам, сударь, как и мне, ибо, без него и без его участия в борьбе против нас самих, что бы мы были?
Г-н Ле Варлон де Вериньи умолк. Г-н де Брео поправил нагоревшую свечку. У Курбуанов больше не слышно было никакого шума. В темном садике тихо капало после дождя.
— Конечно, сударь, — отвечал г-н де Брео, — все это прекрасно. Но эта девочка, может быть, вовсе не заслуживала чести быть причиной столь сильных переворотов, и провидение поступило с ней довольно бесцеремонно. Прибавлю только, что вам завидую. У вас есть Бог, который вам прощает то, чего я сам себе не простил бы, если бы со мной случилось что-нибудь подобное. Впрочем, предположить это довольно трудно, так как, если я и считаю наслаждение, доставляемое женским телом, вполне естественным, то нужно по крайней мере, чтобы женщины были согласны на то, чего мы от них требуем. Поэтому я совершенно не понимаю, чтобы кого-нибудь принуждали к этому обманом ли, деньгами ли, или насилием. За исключением этого, мне кажется, что всякий может жить, как ему угодно, и играть на лютне по- своему.
Тут г-н де Брео, заметив, что его лютня по недосмотру осталась лежать на столе, заботливо спрятал ее в футляр, между тем как Ле Варлон де Вериньи немного был удивлен, что этот маленький провинциальный вольнодумец недостаточно проникся уважением к человеку, так внезапно и таким тонким образом отмеченному Божьей благодатью. И г-н Ле Варлон де Вериньи, подтянув штаны и поправив белье, откланялся г-ну де Брео и важной поступью направился по Божьему пути.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧТО ЗАМЫШЛЯЛ Г-Н ЭРБУ, ПАРТИЗАН, И КАКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ СДЕЛАЛ Г-НУ ДЕ БРЕО
Маркиза де Преньелэ объявила, что очень довольна услугами маленькой Аннеты Курбуан, которую г-н де Брео поместил к ней, чтобы удалить от родителей. Честные эти люди без больших затруднений согласились на желание г-на де Брео. По-видимому, они несколько растерялись от последствий ночного посещения г-на Ле Варлона де Вериньи и начинали думать, что не так легко, как принято думать, извлекать пользу из тех возможностей, что предоставлены нам провидением в качестве подспорья для недостаточности нашего состояния. Конечно, как результат приключения, у них остался кошелек с золотом, переданный им г-ном Ле Варлоном де Вериньи, но в ушах у них не перестали звучать и нотации, на которые не скупился г-н де Брео. Он дал им понять, что начальник полиции недолюбливает такого рода торговлю, какой они пробовали заняться, так что супруги Курбуаны готовы были на этом и остановиться. Казалось, они примирились с уделом продавать тряпки и старье, вместо того чтобы искать обогащения более коротким и прибыльным путем. Потому они охотно позволили г-ну де Брео увести с собою их дочь Аннету, чтобы препроводить ее к маркизе де Преньелэ, где она должна была помогать этой даме в разных ухищрениях туалета, к которым она неукоснительно прибегала каждый день, чтобы быть в состоянии принимать высшее общество и не отпугивать своею внешностью людей, которых привлекало к ней изящество ее ума.
Она нуждалась в ком-нибудь, кто бы помогал ей в этих заботах. Итак, юная Аннета должна была научиться причесывать, одевать, подавать рубашку, натягивать чулки и оказывать всевозможные услуги, в вознаграждение за которые она получала от г-жи де Преньелэ постель, стол и одно экю в месяц. В короткое время она довольно хорошо освоилась со своими обязанностями. Она поправилась, пополнела и сделалась почти хорошенькой, что не ускользнуло от внимания г-жи де Преньелэ, так что она велела спать девушке в комнате рядом с собою, ключ от которой она прятала себе под подушку. Она не хотела, чтобы с ее любимицей случилась какая-нибудь неприятность, и старательно держала ее в стороне от лакеев и прочей челяди, тем более что по ее наблюдениям, которыми она поделилась с г-ном де Брео, малютка нисколько не жалела о том, что меньше чем два месяца тому назад была изнасилована…
— Да, да, — говорила г-жа де Преньелэ, — нисколечко, даже меньше, чем полагалось бы. Конечно, я согласна, очень естественно, что подобное приключение сначала кажется заслуживающим особого внимания, но вскоре смешивается с мелкими явлениями, из которых составляется обычная жизнь изо дня в день. Потому вполне справедливо, чтобы в памяти оно заняло свое место, не отличаясь почти ото всего, что его окружает. Я не говорю, что после подобного случая, нужно все время ходить, опустив голову, и проливать слезы, но считаю, что нет необходимости задирать нос и выставлять это напоказ. Разумеется, ваша Аннета далека от такой крайности, но уверяю вас, что она вспоминает не без удовольствия о том, что с нею произошло, и, подавая мне чулки или рубашку, своим многозначительным видом л словно говорит, что я не имела чести пройти через руки г-на Ле э Варлона де Вериньи, человека из общества и стряпчего при Большом Совете.
Г-ну Эрбу, партизан, сидевший вместе с г-ном де Брео у кровати маркизы де Преньелэ, громко расхохотался; несколько тише вторил ему г-н де Брео.
— Не стыдно ли вам, господа, — заметила живо г-жа де Преньелэ, — так хохотать? Смех этот не совсем уместен, по-моему, так как относится не столько к этой девочке, наивное хвастовство которой вас забавляет, сколько к бедному господину Ле Варлону де Вериньи, над которым вы издеваетесь. А между тем, господа, если бы вы потрудились исследовать происхождение вашей веселости, я уверена, вы бы покраснели. Сущность ее заключается в образе, не имеющем в себе ничего ни прекрасного, ни возвышенного. Вы смеетесь над вещью, самая мысль о которой должна была бы вас оскорблять, — для этого достаточно было бы простого обращения занятной идеи в подлинное зрелище. При подобном
