суеверен, но кое-какие армейские традиции считал разумными. Вот и у него настал крайний съемочный день.
Группа быстро привыкла к тому, что от площадки «наверху», в южном лагере, можно доплюнуть до границы — и не впечатлялась на этот счет. Ну, посмеялись над грузинами, когда те прыгали у себя за шлагбаумом, увидев приближающиеся танки, — и забыли.
Миша тоже привык, что граница рядом, — да и фиг с ней. Здесь никто не напрягался по этому поводу. От разбитой казармы триста метров вниз по холму до нейтральной полосы, за ней — грузинские наблюдательные посты. «Нейтралка» не обозначена никак, просто чистое поле. А зачем, если все и так знают, что она тут. Все в курсе: этот домик — осетинский, а вон тот уже грузинский.
Навести на определенные размышления могло разве что предполье южного лагеря. Поверху, у самой казармы, была линия окопов, а уходящий вниз склон огорожен колючей проволокой, на которой через каждые сто пятьдесят метров, четко по уставу, висела табличка «МИНЫ» на трех языках: грузинском, осетинском и русском… Миша там покрутился, сообразил, что никто из группы на предполье не полезет в принципе — нечего тут делать, — и успокоился. Так, поглядывал в ту сторону, но действительно ни один человек к колючке даже близко не подходил. У группы в той стороне не было никаких интересов, да и ежедневные инструктажи на тему «бойся мин, смотри под ноги» повлияли…
Когда все случилось, Миша был в городе — мало съемки закончить, теперь надо с кучей народу успеть попрощаться, «закрыть» подвисшие вопросы, ну и вообще поговорить напоследок. Эти церемонии Миша распланировал аж на несколько дней. В поддержке съемок было задействовано такое умопомрачительное число местных, что просто руки всем пожимать — и то замучаешься. Но без помощи местных не было бы фильма. И хотя бы поблагодарить людей по-человечески — святое.
А тут еще особист Петр Иваныч вклинился со своей рыбой. Черт знает, сколько у него сидеть придется — хорошо, если полдня, а если лет пять строгого режима понадобится, чтобы всю рыбу съесть?..
Поэтому Миша снова бегал по кабинетам в центре Цхинвала.
И вдруг крошечная LPD-рация, висевшая на поясе, начала пищать и подпрыгивать.
— Миша, мы нашли! Вот тут!
— Что нашли?! Что у вас тут?
— Ой, а мы не знаем!
Фраза «ой, а мы не знаем» подействовала так, что Миша сорвался с места галопом. Понятно было — не клад они там нашли.
Он примчался на место одновременно с Пиротехником, который все слышал по общему каналу и успел крикнуть — я сейчас тоже буду! Оба подбежали к казарме — и остолбенели.
Точно посередине того самого предполья, огороженного колючей проволокой с табличками «МИНЫ» на трех языках, стояла орава телевизионщиков — и палатка для плейбэка, небольшая, синенькая, в таких летом журналы продают около метро. Три колышка уже растянули… а четвертого колышка нет, и там люди застыли, как суслики, вытянувшись.
Миша вклинился в толпу и посмотрел вниз.
Увидел снятый слой дерна и ПМН-4 на боевом взводе.
— Вы это нашли — как? — спросил он очень тихо.
— Ну а мы тут, это, плейбэк решили поставить… Три колышка вбили. А под четвертый начали рыть — и вот…
— А я разрешение сюда заходить — давал?
— Не, ну а чего, ну тебя же нету…
— Я ВАМ ТРИ НЕДЕЛИ ПО УТРАМ ЧТО ВДАЛБЛИВАЛ?!
— Не, ну, мы спросили тут у местных…
— ВЫ НАДПИСЬ «МИНЫ» ВИДЕЛИ?!
— А они сказали, тут ничего нет, типа, солдаты это для устрашения написали…
Ну, спасибо тебе, дорогое югоосетинское МЧС, подумал Миша. Три недели вы с нами отпахали без сучка без задоринки, и в крайний день — такой подарок!
Миша поглядел на Пиротехника. Тот задумчиво жевал губу.
ПМН-4 — противопехотная мина. Наступил — полноги оторвало. Извлекать ее вообще-то не полагается. Ее рекомендовано подрывать накладным зарядом. Это значит — беготня в поисках саперов, шум на полгорода, ЧП, скандал. ЧП со скандалом у нас уже было позавчера… Миша вспомнил колючие глаза Петра Иваныча и поежился.
Учитывая наши отношения с четвертой базой, ждать оттуда помощи бессмысленно — нарочно ехать будут неделю. Местных саперов тоже придется ждать, и какие это саперы, Миша уже видел, они были еще хуже него. Максимум, что они могут придумать, — зацепить мину «кошкой» и с безопасного расстояния дернуть. Рассчитывая на то, что закопали ее русские, и, значит, она сто пудов поставлена на неизвлечение. А если под ней нет «неизвлекаловки» и она НЕ долбанет? А если они ее перевернут? И тогда это вообще неконтролируемый боеприпас…
Какая-то из пээмэнок при повороте больше чем на тридцать градусов должна рвануть. Какая? Вроде бы эта самая, «четверка». А если не рванет — бывает же такое?.. Вот она кувыркнется, и тогда это вещь, — которую просто нельзя трогать ни при каких условиях. И что дальше? Только пытаться ее расстреливать.
Он посмотрел на часы. Время уходит. Деньги, ЧП, неприятности — это, в конце концов, вторично. Группа теряет драгоценное время — вот главная беда.
Значит, снимать эту фигню — надо.
Но боязно. Миша работал с учебными минами, а тут — живая…
Они с Пиротехником переглянулись, и Миша сказал:
— Ну, блин… Иди отсюда, чего делать…
— Как — иди?.. — поразился Пиротехник.
— Молча иди. Сам знаешь, с предметом работает только один, второй на удалении.
— Блин, ты уверен?
— Уверен. Нож оставь и иди.
— Ну…
— Отведи людей в окопы, заставь там сесть. А сам — на удаление голосовой связи, чтобы я тебе не в рацию, а голосом каждое свое действие диктовал…
Пиротехник молча отдал нож.
— За мной, — сказал он группе. — Четко за мной, след в след.
Народ гуськом вслед за Пиротехником побрел вверх по склону.
— Пока не разрешу — никому морду из-за бруствера не высовывать! — прикрикнул Миша.
И остался стоять над миной.
Можно ее наклонять — или нельзя?
ПМН-4 сильно отличается от «единицы», «двойки» и «тройки», их по внешнему виду не перепутаешь никак. То, что это «четверка», Миша знал четко. А вот какая именно из пээмэнок снабжена механизмом, который заставляет мину рвануть при наклоне, он в упор не помнил.
Ну я умник, подумал Миша. Это же надо так все осложнить, прогнав Пиротехника раньше времени. А он и не знает, что у меня какие-то сомнения. И чего теперь — орать ему при всем честном народе: «Какую мину нельзя наклонять, ты не помнишь?!» А если и он не помнит?! Да я тогда просто не притронусь к ней. С миной нельзя работать, когда сомневаешься. С миной нужны, как у чекиста, «холодные руки, чистая голова»… Или наоборот?
А прикинуться, будто никакой мины нет, будто мы ее в глаза не видели, свернуть палатку, уйти отсюда подальше, доснять свое кино — и потом якобы наткнуться на мину уже после, — нельзя. Во-первых, так просто не делается. Во-вторых, снимая палатку, можно подорваться запросто. В-третьих, прикатится внезапно камень сверху — и строго по закону подлости угодит на взрыватель… Наконец, так просто не делается, и все тут.
Миша выругался.
По его вине люди зашли на минное поле. По его вине теперь убегает время. Он здесь отвечает за
