много миль вокруг.
— Звучит восхитительно, — несмотря на усталость, идея ему действительно понравилась, — если хочешь, можем проехать часть пути на машине, оставить ее и пойти дальше пешком.
— Приехали, ребята, — добродушно сказал таксист, подруливая к дому Мэри Энн. — Вас подождать? — спросил он, открывая дверь.
— Да, подождать, — сказал ему Шиллинг.
Они поднялись по лестнице, он открыл дверь, и она проскользнула внутрь под его вытянутой рукой.
В парадной она остановилась, крепко держа свое голубое блюдо.
— Джозеф, — сказала она, — спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил он и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Улыбаясь, она подняла к нему лицо.
— Береги себя, — сказал он. Ничего больше он придумать не смог.
— Постараюсь, — обещала она, развернулась и побежала по лестнице.
Шиллинг вышел из парадной на крыльцо. Такси ждало его с включенными фарами. Он уже спустился по бетонным ступеням и забирался в такси, когда вспомнил про свою машину. Влажный темный «Додж» стоял всего в нескольких метрах от него; это совершенно вылетело у него из головы.
— Я пройдусь, — сказал он таксисту. — Сколько с меня?
Водитель хлопнул по ручке таксометра и оторвал бумажный чек.
— Девять долларов восемьдесят пять центов, — посмеиваясь, сказал он.
Шиллинг заплатил, на негнущихся ногах подошел к своей машине и сел за руль. Обивка сиденья была неприятно холодной. Он завелся, и мотор неровно забухтел. Он несколько минут подождал, пока мотор прогреется, а потом отжал ручной тормоз и выехал на тихую, безлюдную улицу.
17
На следующее утро, в воскресенье, она позвонила ему в десять часов.
— Ты уже проснулся? — спросила она.
— Да, — ответил Шиллинг, который уже побрился и теперь одевался, — я встал в девять.
— Что ты делаешь?
— Собирался пойти в город и позавтракать, — честно ответил он.
— А почему бы тебе не позавтракать у меня? Я что-нибудь приготовлю. — И чуть тише она прибавила: — Может, захватишь воскресную газету?
— Да, конечно. — Он боялся уточнять, будет ли соседка, и вместо этого спросил: — Привезти тебе еще чего-нибудь? Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — в ее голосе слышались лень и довольство, — денек, похоже, будет славный.
Он еще и в окно не выглядывал.
— Скоро увидимся, — сказал он и, повесив трубку, стал искать свое пальто.
Когда он приехал, дверь ее квартиры была открыта настежь. Теплый аппетитный запах яичницы с беконом выплывал в коридор вместе со звуками Нью-Йоркского филармонического оркестра. Мэри Энн встретила его в гостиной; на ней были коричневые брюки и белая блузка с закатанными до локтей рукавами. Ее лицо блестело от пара; она поздоровалась и поспешила обратно на кухню.
— Ты на машине?
— Да, — ответил он, выкладывая на диван воскресный выпуск «Кроникл» и снимая пальто. Потом он подошел и закрыл дверь в коридор. Соседки видно не было.
— Пухлой — моей соседки — нету, — объяснила Мэри Энн, заметив его взгляд. — Она в церкви. А потом она обедает с подружками, а потом идет на спектакль. Раньше вечера не вернется.
— Ты от нее, похоже, не в восторге, — сказал он, прикуривая сигарету. Он решил отказаться от сигар.
— Она зануда. Может, зайдешь на кухню? Ты мог бы накрыть на стол.
Покончив с завтраком, они заслушались последними аккордами Нью-Йоркского филармонического. В квартире все еще витал аромат бекона и теплого кофе. На улице сосед в футболке и рабочих штанах мыл машину.
— Хорошо, — с глубоким умиротворением произнесла Мэри Энн.
Шиллинг чувствовал, как глубоко они понимают друг друга. Так мало — почти ничего — было сказано, но все ясно. Ясно без слов, и они оба знают об этом.
— Что это? — спросила Мэри Энн. — Вот эта музыка?
— Фортепьянный концерт Шопена.
— Красивый, правда?
— Слегка пошловат.
— О-о. — Она кивнула. — А ты расскажешь мне, какие из них — пошлые?
— С удовольствием. В этом-то отчасти и интерес. Наслаждаться музыкой каждый может, а вот чтоб не любить ее, надо потренироваться.
— У меня есть несколько пластинок, — сказала она, — но там все только поп и танцы. Кэл Тьядер[36] и Оскар Питерсон[37]. А соседка слушает мамбо.
— Почему бы тебе от нее не избавиться? — Он не имел в виду ничего такого, только ощущение покоя в ее квартире. — Найди себе отдельное жилье.
— Я не могу себе этого позволить.
Музыка по радио закончилась. Теперь слушатели хлопали, а ведущий рассказывал о программе на следующую неделю.
— А кто такой Бруно Вальтер? — спросила Мэри Энн.
— Один из величайших дирижеров современности. Он уехал из Австрии в тридцать восьмом году… недели за три до того, как записал Девятую Малера.
— Что девятую?
— Симфонию.
— А, — она кивнула, — я слышала это имя; кто-то спрашивал, что у нас есть из него.
— У нас его полно. На днях я поставлю тебе малеровскую «Песню Земли», которую он записал с Кэтлин Ферриер[38].
Мэри Энн выскочила из-за стола.
— Поставь сейчас.
— Сейчас? Сию минуту?
— А почему нет? У нас что, нет ее в магазине? — Она подошла к радио и выключила его. — Давай чего-нибудь придумаем.
— Хочешь сходить куда-нибудь?
— Ходить — ни в коем случае. Я хочу лежать и слушать музыку.
Сверкнув глазами, она побежала и надела свой красный жакет.
— Давай? Здесь нельзя — пухлая придет. Где все твои пластинки, твоя коллекция — дома?
— Дома, — сказал он, вставая из-за стола.
Она еще не бывала в его квартире и теперь, впечатленная, во все глаза разглядывала ковры и мебель.
— Вот это да, — тихонько сказала она, заходя вперед него, — как тут красиво… а вон те картины настоящие?
— Это репродукции, — сказал он, — не оригиналы, если ты об этом.
— Да, наверное, об этом.
Она стала стаскивать жакет; он помог ей и повесил его в стенной шкаф. Бродя по квартире, она
