В поисках утраченного

доходит до белых.

— В каком смысле меняются?

— Территории традиционного природопользования.

Ноа со скептическим видом складывает руки на груди.

— Минуточку. До появления белых эскимосы перемещались вслед за дичью и в соответствии со сменой времен года. Почти все нынешние деревни постепенно сосредоточились вокруг факторий «Хадсон- Бей компани», то есть до переселения из Инукьяка семьи оставались на одном месте не более двух-трех поколений. Так есть ли смысл говорить о территории традиционного природопользования, если данная территория представляет собой что угодно, но только не это?

— Конечно есть! Территория не измеряется квадратными километрами. Надо брать в расчет предков, последующие поколения, языковые традиции, дороги, проложенные снегоходами, семейные узы, охоту на тюленей и ловлю лосося, лишайники, юридическую борьбу с энергетической компанией «Гидро-Квебек». И превыше всего территория — это проблема идентификации.

Ноа молча кивает. Девушка трет глаза и резко меняет тему разговора:

— А вы что изучаете?

— Археологию.

— Вы интересуетесь коренным населением?

— Вообще-то я интересуюсь мусором, но…

— Мусором? — изумляется девушка. — Почему мусором?

— Это связано с территорией традиционного природопользования.

— Я не вижу связи.

— Как правило, археологи не очень интересуются кочевниками. Чем больше народ путешествует, тем меньше оставляет следов. Археологи предпочитают изучать оседлые цивилизации, которые строят города и производят огромное количество мусора. На свете нет ничего интереснее мусора. Мусор раскрывает все, что остальное пытается спрятать.

— И как в это укладывается территория традиционного природопользования?

— До появления «Хадсон-Бей компани» эскимосы понятия не имели о свалках.

Девушка кивает и одаривает Ноа одобрительной улыбкой.

Девушку зовут Арисна Бургос Мендес, и это все, что Ноа удается из нее вытянуть. Совершенно спокойно беседуя обо всем, связанном с аборигенами, она немедленно обрывает любое обсуждение личного характера. Ее сдержанность возбуждает любопытство Ноа, и он решает применить все методы археолога сиу. Из безобидных разговоров и хитрых вопросов он умудряется набросать примерный портрет.

Арисна родилась в Каракасе. Воспитал ее дедушка, занимающий точно не установленный (но важный) пост в консульстве Венесуэлы в Монреале. Покинув Каракас в очень нежном возрасте, Арисна жила в Нью-Йорке, Париже, Брюсселе, Мадриде и Монреале, в зависимости от дедушкиных назначений. После нескольких лет в Монреале она вернулась в Венесуэлу учиться в Независимом индейском институте, маленьком, малоизвестном университете в Каракасе. Интересуется Арисна исключительно изучением коренного населения и довольно охотно обсуждает движение мексиканских индейцев запатиста, часто трет правую бровь, любит очень сладкий кофе и, похоже, готова питаться исключительно чечевичным салатом.

Заинтригованный загадочным Независимым индейским институтом, Ноа углубляется в собственное расследование. Он рыщет в библиотечных каталогах, прочесывает Интернет, спрашивает Томаса Сен- Лорана — все тщетно. Нигде нет упоминаний об этом таинственном учебном заведении. Ноа предполагает, что университет может быть вымышленным, и однажды утром решается на лобовую атаку:

В. Итак, вы работаете над докторской диссертацией?

О. Нет, не совсем. Мой университет не выдает дипломов.

В. Ну и какую же именно программу вы изучаете?

О. Программ как таковых нет. Студенты учатся по общему учебному плану различной продолжительности. По завершении учебы они присоединяются к одной из исследовательских групп. Я, например, член Г.И.Т.: Группы изучения Тортуги, которую мы называем просто Тортугой.

В. И какова цель ваших исследований?

О. Освободительная антропология.

В. Что это означает?

На последний «В» Ноа не получает удовлетворительного «О». Явно смущенная Арисна бормочет, запинаясь, несколько невероятно смутных предложений о борьбе коренного населения за автономию, внутренней политике Венесуэлы и некоем Густаво Гутьересе, а в конце концов заявляет, что эту концепцию трудно перевести на французский.

Ноа убежден в том, что и на испанском не получит более ясного ответа, а потому не настаивает на переводе. Он ускользает к библиотечным компьютерам и набирает: «антропология + освобождение». Никаких результатов. Он трет подбородок и набирает «Гутьерес», «Густаво». Компьютер немедленно выдает около пятнадцати ссылок, включая «Теология освобождения». Ноа запоминает код по каталогу и бежит к полкам.

Укрывшись в темном углу отдела Б (философия, психология и религия), Ноа листает книгу, не очень-то понимая, что именно ищет. Его воспитали вне малейших представлений о религии. Он не может назвать свою мать ни анимисткой, ни римской католичкой, ни адвентисткой Седьмого дня. В результате он знает о религии столько же, сколько об истории Кавказа XVI века.

В книге Густаво Гутьереса нет никаких упоминаний о борьбе коренного населения за автономию, зато Ноа обнаруживает некоторые неожиданные слова, торчащие, как иголки кактуса: борьба против господства богачей, перманентная культурная революция, преданность революции, роскошь, несправедливость, разрыв с существующим ныне обществом, партизанская война.

Ноа закрывает книгу, еще более озадаченный, чем прежде. Рождается решение: он должен встретиться с Арисной между девятью часами вечера и восемью часами утра, прямо в центре Бермудского треугольника.

Jututo

АРИСНА ПРИХОДИТ С ОПОЗДАНИЕМ, неся под мышкой бутылку дорогого рома. Она явно взволнована предстоящим участием в одном из этих знаменитых jututos, целует Ноа в щеку и еще раз благодарит за приглашение.

— Мне надоело каждый день ужинать с дедушкой, — хмурясь, объясняет она.

С первого же стакана вина образцовая студентка превращается в грозную спорщицу. За несколько секунд, необходимых для очистки креветки, Арисна перехватывает контроль над ситуацией и прекрасно осваивается в семейной неразберихе. Она даже разжигает спор о политическом будущем Карибов. Гости, сидящие за столом, повышают голоса, грозят указательными пальцами и швыряют друг в друга панцирями креветок.

Шум усиливается, когда после распития первой бутылки рома Арисна заводит спор вокруг слова jututo. Много лет оно служило названием этого воскресного сборища, не вызывая ни в ком сомнений, и вдруг стало яблоком раздора. Все в этом слове, начиная с его произношения, кажется противоречивым. Кузен Хавьер утверждает, что в его деревне оно произносится «футуто», кузен Мигель заявляет, что гарифуна Белиза произносят «бутуто», а Арисна объясняет, что в странах Анд предпочитают произносить «путуто».