— До чего же красив, — сказал мальчик. — Несется, как метеор!
Он испытывал не только признательность к этому загадочному существу, сейчас он испытывал к нему любовь, ту, которой любят отчий дом.
Космический Пегас описал плавный круг над их головами, выбрал место для посадки и спустился в десяти метрах от пирамидки из дерна. Устроившись поуютней, как это делают птицы, сидящие на яйцах, Мало выключил огни. Ламомулы испугались и со всех ног бросились бежать, таща за собой ужасно тарахтящую повозку.
Никто не стал их догонять, потому что они уже не были нужны.
— Ну, Короторо, — заторопила толстяка Нуми. — Нам пора, надо взлететь, пока нас никто не видит.
Толстый певец, однако, не сдвинулся с места. Он стоял на коленях перед Мало, будто молясь ему.
— Не бойся, милый Короторо. Это всего лишь добрая звезда, которая доставит нас на другие звезды, — постаралась объяснить ему Нуми, используя местные представления и выражения. — Потом, если ты захочешь, мы снова вернем тебя сюда. Ты всего лишь убедишься, что твоя истина о других мирах не выдумка.
— А если — выдумка? — с неожиданной для ребят мудростью спросил певец. — А если звездные окажутся правы?
— Но ведь ты сам пел о ней в своей песне!
— Я верю вам. И очень счастлив, что моя истина — не выдумка.
— Почему же ты не хочешь лететь с нами?
— А если она все-таки окажется выдумкой?
— Буф-ф, ничего не понимаю! — чуть не расплакалась девочка. — То ты веришь, то не веришь! Зачем же ты поешь о ней, раз не веришь в нее?
— Я верю, верю в нее, — поспешил успокоить ее Короторо. — Но если это окажется выдумкой, значит, я обманывал людей. А если нет, то это уже будет не моя истина. А сейчас она только моя, понимаешь?
— Не понимаю, — беспомощно проговорила девочка и обратилась за советом к Ники.
Успокоенный присутствием Мало, Николай уже снова обрел способность шутить.
— За свою долгую и нелегкую жизнь, — начал он голосом своего прадеда, — я, кажется, не встречал подобного певца. Он…
— Ники, — всхлипнула девочка. — Ты опять хочешь сказать что-то нехорошее.
— Наоборот, я…
Но Короторо прервал их настойчивым воркованием, наверное, почувствовав, что они ссорятся из-за него.
— Я пою лишь о тех истинах, которые принадлежат только мне, понимаешь? — решил объяснить свое поведение Короторо. — Я не могу петь о других истинах. Если я потом расскажу, что побывал на других звездах, никто мне не поверит. Сейчас беззвездные знают, что это мои песни. Они их любят и верят мне. И все больше людей будет мне верить. Даже некоторые звездные поверили мне и отказались от своих звезд, начав работать, как простые беззвездные.
— Он продолжает философствовать? — Ники почувствовал раздражение. По его мнению, они только зря теряли время.
— Не хочет. Говорит, никто потом ему не поверит. А сейчас ему верят. Опять эта странная логика! Погоди, я посоветуюсь со своим мозгом. — Она прислушалась к себе и тут же сказала: — Похоже, люди здесь больше верят в истину, о которой поется в песнях, чем в действительную. Странно, правда?
— Напомни ему, что его убьют!
Певец грустно покачал головой.
— Да, меня убьют. Но тогда еще больше людей мне поверят. И будут петь мои песни. А когда поверят все, мне поставят памятник. А в памятники верят больше всего.
— Что он сказал? — спросил Ники. — Прошу тебя, побыстрей! Сейчас не до трепа…
— Что означает «треп»?
— Диспут, обсуждение, обмен мнениями… — затараторил Ники, напрягая всю свою волю, чтобы девочка не прочла в его мыслях подлинный смысл этого слова.
— Ага, — недоверчиво протянула Нуми и передала ему слова певца.
— Действительно странно, но, может быть, он прав. — Ники задумался, а потом как можно серьезнее сказал голосом своего прадеда:
— За свою долгую и нелегкую жизнь, Нуми, я не раз замечал, что люди больше верят в камни, чем в истины.
— Я люблю его! — вздохнула девочка.
— Так уж сразу и полюбила! — в душе у Ники шевельнулась ревность.
— Что ж, подумай тогда о времени. Знаешь, что может произойти? Когда мы вернем его обратно, здесь уже не будет ни звездных, ни беззвездных. Кому он тогда станет петь свои истины? Будущим людям они будут известны. Над ним станут смеяться! Он этого не вынесет. Это значит, убить его самым жестоким способом. Человек должен бороться за правду в свое время. Истины чужих цивилизаций — чужие истины.
Нуми удивленно посмотрела на него.
— Ники, оказывается, ты умеешь говорить также умно, как и мой искусственный мозг! Он сказал мне то же самое.
Мальчик не знал, обижаться ему, или чувствовать себя польщенным. Он сказал, смущенно улыбаясь: — Ладно, ладно! Не будем уповать на искусственный мозг! В путь!
И, чтобы ускорить прощание, подошел к стоящему на коленях певцу, поднял его и обнял.
— До свидания, Короторо! Держись! Не отступай перед дураками, для которых звезды служат лишь украшением собственных животов.
Он говорил, зная, что певец вряд ли поймет его, но тот как будто бы все понял и храбро распрямил плечи.
Нуми тоже обняла нового друга, всхлипнув на его плече.
— До свиданья, милый Короторо! Твои песни очень, очень хорошие! Я понесу их с собой в другие миры, чтобы и там их пели! — сказала она ему на его языке, и певец снова упал на колени перед своими спасителями.
Земной мальчик строго прикрикнул на певца, он не выносил, по его выражению, подобных телячьих нежностей и потому поставил Короторо на ноги. Даже вздернул кверху его толстый подбородок, чтобы тот поднял голову. И это было их последнее вмешательство в дела чужой цивилизации.
Расстояние до Мало оба проделали пятясь, махая Короторо руками на прощанье, покамест не исчезли в мягкой, податливой плоти загадочного существа. А Короторо продолжал стоять так, как бы он, наверное, стоял на постаменте собственного памятника.
Мало снова раскалился до солнечно-желтого цвета, взлетел вверх и стрелой вонзился в предрассветное небо.
На поляне остался Короторо и пирамидка из зеленого дерна. Он еще постоит так немного, а потом зашагает своей дорогой, всюду распевая свои песни, пока ему не отрубят голову. И тогда лишь пирамидка останется единственным свидетелем того, что здесь когда-то побывали люди из других миров.
А здешние жители будут недоуменно прищелкивать языком при виде ее, как мы на Земле перед некоторыми подобными древними загадками. Одни будут верить, что они сотворены руками инопланетян, другие нет. Потому что люди всюду одинаковы.
Мало был сейчас для ребят и матерью, и отцом, и родиной. Во всяком случае такое чувство испытали они, как только вошли в него. Они не знали, рад ли он им, потому что не понимали его чувств, но стоило им сбросить шлемы, чтобы те не давили на них лишним грузом, и принять горизонтальное положение, чтобы легче было перенести ощущение невесомости при взлете, как оба, не сговариваясь, снова подумали о Мало с благодарностью и любовью. И им хотелось верить, что он, всемогущий и всезнающий, примет эти их
