— Уж забуду ли? Всегда душой служить готов тебе, только научи меня, как отбояриться от этого проклятого Милезимо.
— Пойдём-ка в диванную, там на свободе и поговорим.
Родичи князя отправились для переговоров в диванный дворцовый зал.
Влюблённый граф Милезимо скучал на придворном балу; он не танцевал и с нетерпением ждал, когда кончится бал и начнётся разъезд, так как уехать ранее с бала он, по этикету, не мог.
Но вот император-отрок удалился в свои внутренние апартаменты, и многочисленные гости стали разъезжаться из дворца.
Тотчас же и Милезимо поспешно спустился по дворцовой лестнице к подъезду и приказал позвать своего кучера.
Между тем за час до разъезда с этим кучером произошёл такой случай: полицейский офицер, находившийся у дворцового подъезда, был позван в дворцовую приёмную и там увидал секретаря генерал- губернатора; последний обратился к нему с таким приказом:
— Граф Милезимо, состоящий при австрийском посольстве, жаловался мне на своего пьяного кучера, который чуть не вывалил его из кареты; отправьте кучера на съезжую, пусть там проспится, и замените его другим.
— Кем прикажете, ваше превосходительство?
— Говорю вам, другим… он ждёт на подъезде, и звать его Никитой. Вы понимаете меня?
— Так точно, ваше превосходительство…
— Вы позовёте Никиту, и пусть он вместо пьяного кучера садится на козлы кареты графа Милезимо.
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Ну, ступайте, выполняйте приказание!
Полицейский в сопровождении двух будочников разыскал карету графа Милезимо и повелительно крикнул кучеру Ивану:
— Слезай с козел!
— Зачем, ваше благородие? — недоумевая, спросил Иван.
— Слезай, разбойник, не то прикажу стащить! Ты пьян, каналья!
— Помилуйте, ваше благородие, я в рот не беру хмельного, — оправдывался кучер, но всё же слез с козел.
— Да ты ещё смеешь спорить с начальством? Так вот же тебе, дьявол! — и здоровая затрещина по шее заставила замолчать Ивана. — Ведите на съезжую, запереть в холодную, пусть там, пьяница, проспится! — приказало начальство будочникам.
Те схватили и повели ни в чём не повинного беднягу.
Вернувшись к дворцовому подъезду, полицейский чин позвал неведомого ему Никиту. Из толпы вышел здоровый, плечистый мужчина в кучерском кафтане.
— Я буду Никита, я, — проговорил он.
— Ты? Прекрасно: ты свезёшь графа Милезимо…
— Знаю, ваше благородие, куда свезти требуется его графскую милость, знаю, — перебивая полицейского, проговорил, ухмыляясь, Никита.
— Стало быть, тебе сказали?
— Так точно, сказали.
Когда позвали карету графа Милезимо, к подъезду дворца подъехал Никита. Милезимо не заметил, что его кучер заменён другим, и сел в карету; придворный лакей захлопнул дверцу, и карета понеслась.
Возвращаясь с бала, граф так предался думам о любимой им девушке, что даже и не заметил, что его карета ехала совсем не по той дороге, по которой следовало: он занимал дом на Ильинке, а его карета неслась из дворца по Никитской.
Вдруг размышления графа были неожиданно прерваны; лошади остановились, дверцы кареты отворились, и граф очутился между двух незнакомых ему людей, сильных, здоровых, по одежде похожих на охотников; у каждого заткнут был за кушаком пистолет.
— Что это значит? Кто вы? Как смели? — удивляясь, крикнул граф и хотел было вынуть из ножен саблю, но здоровые руки сидевших с ним рядом людей так сильно схватили его, что он невольно застонал. — Вы, вы — разбойники, вам нужно золото?
— Нет, — отрывисто ответил один из людей.
— Кто же вы, кто? Куда вы меня везёте?
— Куда нам приказано.
Ночь была лунная, светлая, и граф Милезимо в окно кареты заметил, что на козлах сидел не его кучер Иван, а другой.
«Теперь я понимаю! — подумал граф. — Я… я попал в западню… Но к кому? Кто устроил мне её? И что меня ждёт впереди?.. Уж не дело ли это Долгоруковых; не к ним ли попал я в руки?.. От них ожидать мне хорошего нечего!»
А карета всё мчалась вперёд и подъехала к заставе. Кучер Никита что-то сказал часовому, тот поднял шлагбаум и отодвинул рогатку. Милезимо хотел закричать.
— Если пикнешь, граф, хоть одно слово, я тебя застрелю! — холодно проговорил один из находившихся в карете, вынимая из-за кушака пистолет.
Граф замолк.
За заставой карета опять помчалась. Морозная ночь миновала, появился слабый просвет зимнего утра. Карета въехала в лес, а затем подъехала к усадьбе Горенки.
— А, теперь я знаю, в чьи руки я попал! — оглядывая знакомый дом и двор усадьбы, воскликнул граф.
VIII
Действительно, граф Милезимо очутился в руках Долгоруковых. Это случилось так: по приказанию князя Алексея Григорьевича Долгорукова кучер графа Милезимо был заменён другим, и последнему было приказано везти Милезимо не туда, где он жил, а в подмосковную Долгоруковых. Два человека, севшие к Милезимо в карету, были дворовыми Долгорукова; им было приказано князем в случае надобности употребить силу. Они, согласно приказанию, привезли графа Милезимо в Горенки и сдали его в распоряжение княжеского дворецкого, Евсея Наумовича.
Старик дворецкий жил постоянно в Горенках и являлся управителем усадьбы. Он пользовался расположением и доверием князя, но не злоупотреблял этим, честно управляя усадьбою, он не теснил дворовых и крепостных мужиков и, имея мягкий нрав, со всеми старался жить миролюбиво.
Немало встревожился он, когда привезли в усадьбу пленником графа Милезимо.
— Что же, братцы, мне делать с этим графом, как обходиться с ним я должен? — обратился он к дворовым, привёзшим в усадьбу графа.
— Наверное, князь Алексей Григорьевич написал тебе об этом вот в этом письме, — ответил старику один из дворовых и подал ему княжеское письмо.
Евсей поспешно вооружил свой нос очками с большими круглыми стёклами в медной оправе, поцеловал печать, а потом по складам начал читать «княжеские письмена».
Между тем граф Милезимо сидел в карете, у дверец которой стояли по обеим сторонам для «охраны» княжеские охотники с ружьями за плечами.
Князь Алексей Григорьевич между прочим написал дворецкому следующее:
«Держи, Евсей, моего лютого ворога Милезимо под строгим караулом. Отведи ему для временного пребывания одну из горниц верхнего жилья, которая похуже; дверь должна быть всегда заперта и ключ у тебя в кармане… Обед ему отпускай простой, холопский; и того, по своему деянию, он, пёс, не стоит. А если станет он дебоширить и бунтовать, то прикажи связать ему руки и из горницы для усмирения в подвал
