восклицая время от времени: 'Какое у вас типичное лицо, милый Дани-Дан!'. Когда я был турком, она называла меня Дани-Даном, когда был итальянцем — Даниело, и никогда — просто Даниелем… Впрочем, я скоро буду фигурировать на ближайшей выставке картин, и в каталоге будет значиться: 'Молодой пиффераро г-жи Ирмы Борель', или: 'Молодой феллах г-жи Ирмы Борель'. И это буду я… Какой позор!
'Я должен прервать свое письмо, Жак. Я хочу открыть окно и подышать свежим воздухом. Я просто задыхаюсь… Я точно в тумане.
'11 часов.
'Свежий воздух благотворно подействовал на меня. Я буду продолжать письмо при открытом окне. Темно, идет дождь, колокола звонят. Как тоскливо в этой комнате!.. Милая комнатка, которую я так любил!.. Теперь я тоскую в ней. 'Она' испортила мне ее, она слишком часто бывала в ней. Ты понимаешь, я был тут же, под рукой, это было очень удобно. О, это совсем не моя прежняя рабочая комнатка!
'Был ли я дома или не был, она бесцеремонно входила ко мне во всякое время, рылась во всех углах. Однажды вечером я застал ее у себя обыскивающей ящик, в котором я храню все, что у меня есть дорогого, — письма матери, твои, Черных Глаз… последние в ящичке с позолотой, который ты хорошо знаешь. Когда я вошел, Ирма Борель держала этот ящичек в руках и старалась открыть его. Я бросился к ней и едва успел вырвать его из ее рук.
'- Что вы тут делаете? — воскликнул я, возмущенный.
'Она приняла торжественный вид.
'- Я не тронула писем вашей матери, но эти письма принадлежат мне, я требую их… Отдайте мне ящик!
'- Что вы будете делать с ним?
'- Я хочу прочитать письма, находящиеся в нем.
'- Никогда! — воскликнул я. — Я ничего не знаю о вашей жизни, между тем как вы знаете мою до малейших подробностей.
'- О, Дани-Дан! (в этот день я изображал турка), о, Дани-Дан! Можете ли вы упрекать меня в этом? Разве вы не входите ко мне во всякое время? Разве вы не знаете всех, кто бывает у меня?..
'Говоря это самым мягким, вкрадчивым голосом, она старалась взять у меня из рук шкатулку.
'- Хорошо, — сказал я, — я дам вам ящик, но с условием…
'- С каким?
'- Вы скажете мне, где вы бываете каждое утро между восемью и десятью часами?
'Она побледнела и пристально взглянула на меня… Я никогда не заговаривал с ней об этом. Но эти ежедневные утренние выезды смущали и беспокоили меня так же, как и рубец на ее лице, как испанец Пахеко, как вся ее странная жизнь. Мне хотелось узнать все, и вместе с тем я боялся узнать… Я чувствовал, что под этим кроется какая-то постыдная тайна, которая заставит меня бежать… В этот день, однако, у меня хватило мужества заговорить об этом. Пораженная моим требованием, она с минуту колебалась, потом проговорила глухим голосом, точно с усилием:
'- Дайте мне ящик. Вы узнаете все.
'Жак, я отдал ей ящичек! Это низко, не правда ли? Она открыла его дрожащими от радости руками и принялась читать письма — их было около двадцати — медленно, тихим голосом, не пропуская ни одной строчки. Эта история чистой, целомудренной любви, повидимому, заинтересовала ее. Я уже раньше рассказывал ей об этой любви, выдавая Черные Глаза за молодую девушку из аристократической семьи, родители которой не хотели выдать ее замуж за ничтожного плебея, Даниеля Эйсета. Ты узнаешь в этом мое глупое тщеславие!..
'Чтение писем изредка прерывалось восклицанием: 'Как это мило!' или: 'Ого!' По прочтении письма, она подносила его к пламени свечи и с злорадством смотрела, как оно превращалось в пепел. Я не останавливал ее: мне во что бы то ни стало хотелось знать, куда она отправляется ежедневно между восемью и десятью часами утра.
'Среди всех этих писем было одно, написанное на бланке торгового дома Пьерота с изображением трех зеленых тарелок и надписью: 'Фарфор и хрусталь. Пьерот, бывший Лалуэт'. Бедные Черные Глаза! Вероятно, у них в один прекрасный день явилось желание написать мне письмо, и они воспользовались первыми подвернувшимися листами бумаги… Можешь себе представить, как обрадовалась актриса этому открытию! До сих пор она верила моему рассказу об аристократке, влюбленной в меня, но, когда она увидела это письмо, она поняла все и громко расхохоталась.
'- Так вот кто она, эта аристократка, этот перл аристократического квартала! Ее зовут Пьерота, и она продает посуду в Сомонском пассаже… О, теперь я понимаю, почему вы не хотели дать мне этот ящик! — И она заливалась громким смехом.
'Не знаю, что сделалось со мною! Жак — стыд, злоба, бешенство овладели мной… Я совершенно обезумел. Я бросился к ней, чтобы вырвать у нее письма. Она отступила к дверям, но, запутавшись в шлейфе, с страшным криком упала на пол. Услышав ее крик, ужасная негритянка прибежала из своей конуры — полунагая, черная, растрепанная, отвратительная… Я хотел вытолкать ее, но она прижала меня к стене и стала между мной и своей госпожой.
'Последняя между тем встала, продолжая плакать и рыться в ящике.
'- Знаешь ли ты, — обратилась она к негритянке, — за что он хотел побить меня? Я открыла, что его аристократка продает тарелки в Сомонском пассаже… Вот, посмотри, какие доказательства любви преподносила ему эта лавочница… Черные волосы из ее шиньона и букет фиалок в одно су… Подай сюда свою лампу, Белая Кукушка.
'Негритянка подошла с лампой… Волосы вспыхнули с легким треском… Я не двигался с места. Я был совершенно ошеломлен.
'- Ах, а это что? — воскликнула актриса, развертывая шелковистую бумагу: — Зуб?.. Нет, это похоже на сахар… А-а, вот как! Сахарная аллегория… сахарное сердце!
'Это было маленькое сахарное сердце, купленное однажды Черными Глазами в Сен-Жермен де-Пре для меня.
'- Я даю вам свое сердце, — сказали Черные Глаза.
'Негритянка жадно смотрела на него.
'- Тебе хочется, Куку? — спросила ее госпожа. — Лови!..
'И она бросила ей сердечко в рот, точно собаке…
'Может быть это покажется тебе странным, Жак, но когда я услышал, как захрустел сахар в зубах негритянки, дрожь пробежала по моему телу. Мне казалось, что это черное чудовище пожирает сердце Черных Глаз.
'Ты, конечно, думаешь, Жак, что после этого все было порвано между нами? Но если бы ты заглянул на следующий день в гостиную Ирмы Борель, ты застал бы ее разучивающей под руководством горбатого профессора роль Гермионы, а в углу, на ковре, рядом с ее какаду, ты увидел бы молодого турка, который сидел, поджавши ноги, с чубуком во рту… Да, у вас весьма характерная голова, Дани-Дан!
'Но, спросишь ты, узнал ли ты, по крайней мере, ценою своей низости то, что тебе хотелось знать, узнал ли ты, где она бывает ежедневно от восьми до десяти часов утра? Да, Жак, я узнал это, но только сегодня утром, после страшной сцены, — последней, клянусь тебе! — сцены, которую я собираюсь рассказать тебе… Но, тсс!.. Кто-то взбирается по лестнице… О, если это она! Если она опять овладеет мною!.. Да, она способна на это, несмотря на все, что произошло между нами. Погоди!.. я запру дверь на ключ… Теперь она не войдет, не бойся…
'Она не должна войти…
'Полночь.
'Это была не она, а ее негритянка… Белая Кукушка теперь ложится, я слышу за перегородкой раскупоривание бутылки и ужасный припев… толокототиньян… Теперь она храпит… точно маятник больших часов.
'Вот как окончилась наша кратковременная любовь.
