— Берите же на руки сына! —А я все гляжу на врача.Гляжу боязливо, тревожно.Беру, по паркету идуТак медленно, так осторожно,Как будто ступаю по льду.Мой путь вдруг становится топок,Почти как дрожащая нить,Как будто и сам я ребенок,А мать меня учит ходить.И вправду, мой возраст отцовскийТакой, как сыновний его…Спит крохотный житель московский,Не видит отца своего.Постелью рука моя стала,На ней уместился он весь,Запрятан в конверт-одеяло —Живая грядущего весть!Лишь первая строчка, поверьте,Той вести в руках у меня.Так пусть в этом теплом конвертеРастет она день ото дня.Ее не постичь за минуту,Такая уж доля отца, —Всю жизнь я читать ее будуИ все ж не прочту до конца.Волосики, мягкое темя,Цвет глаз — невозможно понять,И спать ему долгое время,Чтоб первые сны увидать.Глядит он, не зная, что значитГлядеть так серьезно на свет.Он плачет, не зная, что плачет.В нем — жизнь.А его — еще нет…И, вторя движениям нашим,Рукой протирая глаза,Не знает он главного даже,Что сам он уже родился!Так ясно все в нем, так несложно:Улыбка, движения век…И все ж разгадать невозможно,Какой же в нем спит человек?!Смеется мой мальчик безбровый,Наш главный хозяин в дому;Мы все по-солдатски готовыВо всем подчиняться ему.Пусть он, улыбаясь, не знает,В каком государстве рожден, —Отец за него понимает,Чему улыбается он!1952
«Любовь, когда она одна, — любовь…»
Любовь,Когда она одна, —Любовь.А если много,Как сказать — любвей,Или любовей?Размышляю вновьНад тонкостями слов и падежей.Не любит множественного числаЛюбовь на русском языке моем.А почему?Не думал я о том,Пока однажды не пришла…Через векаЯ понял вдруг того,Кто это слово мудро сочинил.Быть может, верность предка моегоРодной язык навеки сохранил.В земле далекий предок мой лежит,А слово не стареет на земле.И для меня оно теперь звучитВ твоемОдном-единственном числе.1953
