– Да, – прошептал он в ответ.
– Леон говорил мне о тебе, прости, что я с тобою на “ты”!
– О, товарищ Троцкая! – Дофин еще раз поцеловал ей руку, а она погладила его по голове, перебрала пальцами его челку.
– Леон говорил мне о тебе, – повторила она. – Он знал тебя не так уж долго, он говорил с тобой всего несколько раз, но он полюбил тебя, Адольф. Он сказал мне: “Ох, этот Адольф Гитлер, он еще покажет нам всем!”.
Дофин зарыдал и спрятал лицо у нее в коленях.
Потом поднял голову. Поглядел на Наталью Ивановну, в третий раз поцеловал ей руку, встал с колен и сказал:
– Это, – он показал на топорик и газету, – надо непременно отнести в полицию. Я пойду вместе с товарищем Троцкой, я провожу ее. Но, товарищи, давайте запомним, как называется эта газета. – Он громко прочитал: – “Журналь де Женев”.
Помолчал и сказал:
– Потому что я убежден: Рамон, если он действительно был убийцей, уже мертв. Больше того, я подозреваю, что Рамон знал, что идет на верную смерть. Его заставили убить Леона. Но он специально взял с собой эту газету. Он хотел дать нам знак! Знак, вы понимаете?!
Я был поражен. Дофин говорил сам, волнуясь, без малейшей подсказки, но мне казалось, что он выполняет некий замысел. Но чей? Дофин играл как по нотам. Мне пришли в голову именно эти слова. “Мой маленький Дофин играет как по нотам”. Как будто не я это подумал, а оно само подумалось и сказалось во мне.
Мне показалось, что по комнате медленно покатился шарик.
Я даже не мог сказать, как этот шарик выглядит.
Но я чувствовал, что он есть и он катится по деревянному полу с едва слышным рокотанием. Как оброненный бильярдный шар.
– Рамон хотел нам указать, что преступление задумано в Женеве! – Дофин облизнул губы и прошелся по комнате, заложив руки за спину. – Об этом говорит простая логика. Откуда в Вене взялась старая женевская газета? Это знак, в третий раз повторяю.
– Хорошо, – сказал кто-то. – А допустим, что это никакой не знак. Не будем без особой надобности умножать сущности. Знак – это, конечно, загадочно и увлекательно… Что ж, может быть, потом мы вернемся к этой версии. Но пока давайте рассуждать проще. Что убийца завернул топор в эту газету просто так, потому что она случайно подвернулась.
Кажется, это говорил Гейнц Мюллер, старик, не путать с молодым Виктором Мюллером.
– Тем более! – сказал Дофин. – Тем более значит, что убийца из Женевы.
– А почему он не мог завернуть топор в венскую газету?
– Не знаю! Потому что у него не было венской газеты под рукой. А женевская была! Он мог в нее что-то заворачивать. Например, – прикрыл глаза Дофин, – он купил себе в Женеве что-то съестное. Пирожки с яйцом, например. В Женеве продаются жирные печеные пирожки с яйцом? – вдруг обернулся он ко мне.
– С яйцом? – спросил я. – Почему с яйцом?
– Необязательно с яйцом, впрочем, – сказал Дофин. – Просто жирные печеные пирожки. На растительном масле.
– Почему жирные на масле? – снова спросил я.
– Потому что на газете следы! – сказал Дофин. – Растительного масла! – он нагнулся и понюхал газету. – Да. Именно.
– Значит, продаются, – сказал я. – Не с неба же они упали. Если это, конечно, пирожки.
– Конечно! – воскликнул Дофин. – Он купил пирожки, завернул их в газету, сверток положил в саквояж и сел в поезд…
Разговор приобретал какой-то глупый оборот.
– Черт с ними, с пирожками, – сказал Виктор Мюллер. – Ты о чем, товарищ?
– Не в пирожках дело! – Дофин поднял палец. – Дело в том, что следы ведут в Женеву. Убийца приехал из Женевы. Это если не умножать сущности. А если умножать, если понимать, что не все так просто, что Рамон сам исполнитель и одновременно жертва, то есть исполнитель, которого тоже ликвидируют, то тогда получается – Рамон этой газетой показал нам, что Женева тут неспроста. В любом случае следы ведут в Женеву! – повторил он, обвел всех глазами и спросил: – Но кто в Женеве хотел убить Леона?
– Агенты царской разведки?
– Их и в Вене полно…
– Нет, при чем тут агенты!
– У него были враги в Женеве? – раздались голоса.
– Я полагаю, – сказал Дофин, – что Леона убили не враги, а друзья. Кто-то хотел избавиться от Леона. Леон – один из признанных вождей русской социал-демократии. Кто был его соперником, кто? – он обвел глазами собравшихся. – Товарищи, вы же лучше, чем я, знаете все тонкости… Кто, кто, кто? Кто ненавидел Леона?
– Ленин, – сказала Ада Шумпетер.
Она стояла у окна. Дофин повернулся к ней так резко, что коврик поехал под его ногой и он чуть не упал.
– Кто?
– Ленин, – повторила Ада.
– Откуда вы знаете? Почему вы так считаете? – спросили ее с двух сторон.
– Я знаю, что между ними идет… вернее, шла… нескончаемая борьба за первенство.
– Нет! – вскричала Наталья Ивановна. – Нет!
– Госпожа Троцкая, – сказал Дофин. – Это ужасно, что вам еще придется услышать здесь, и вообще, не надо это слушать. Уйдемте. Я вас провожу, нужно отнести эту вещь в полицию.
Она встала. Положила топорик с газетой в чемоданчик, который перед ней раскрыл Дофин. Это был его чемоданчик, он в нем носил книги и какие-то рисовальные принадлежности.
– Вечером, товарищи, зайдите кто-нибудь ко мне, – сказала Наталья Ивановна.
– Да, да, конечно! – заголосили все.
Дофин подал ей руку бубликом. Она сначала взяла его под руку, потом покачала головой, высвободила руку, грустно улыбнулась, и они вышли из комнаты.
Дверь за ними закрылась. Но тут же открылась снова.
– “Журналь де Женев”! – крикнул Дофин всем нам и громко захлопнул дверь.
Все замолчали.
– Тяжелая утрата, – вздохнул Клопфер.
– Ужасная, ужасная утрата и страшная история, – сказал старый Мюллер и обернулся к Аде Шумпетер. – Но почему вы думаете, что тут замешан наш женевский товарищ?
– Нет, нет, я не говорю, что Ленин тут замешан! – торопливо сказала Ада. – Нет, нет, я вовсе не это хотела сказать!
– А что вы хотели сказать?
– Жена Ленина говорила мне, что Ленин не может простить Леону старых статей, – сказала Ада. – Возможно, Ленин прав, что порвал с ним отношения. Леон очень сильно оскорбил Ленина. Он оскорблял его в своих статьях. Называл его жалким адвокатишкой и барчуком. Вот именно “барчука” Ленин был не в силах простить! Человек, посвятивший жизнь борьбе за рабочий класс! Так говорила его жена.
– Я бы тоже не снес “барчука”, – сказал Мюллер.
– И из-за этого нанял бы убийцу с топориком? – сказал второй Мюллер, который постарше.
– Что вы такое говорите! – воскликнула Ада Шумпетер. – Ведь не только в словах причина. Они были соперниками. Серьезными, непримиримыми! Ленин вообще был непримирим! У его жены была школьная подруга, Ленин ее прекрасно знал, она бывала у них дома, но когда она перешла в другую партию, Ленин ее возненавидел. “Когда мы придем к власти, я прикажу повесить ее на фонаре! И чтоб висела три недели!”
