— Ну, не совсем так, если только не считать клиентом инспектора Джайлса Лестрейда. Нас призывают в Скотленд-Ярд.
Полчаса спустя я оделся, принял порошок от головной боли и выпил несколько чашек кофе; Холмс затолкал меня в поджидавший кэб — те же дьяволята продолжали молотить у меня в голове по своим наковальням. До этого утра я и не подозревал, сколько шума производит наёмный экипаж. Он отвратительно скрипел на каждом ухабе, постоянно громыхал и гудел, точно чайник, катясь по булыжной мостовой. Меня будто бы затягивало в звуковую пучину. Холмс, в своей непереносимой манере, сидел, откинувшись на спинку, с умиротворённой улыбкой на лице, будто бы наслаждаясь моими мучениями.
— Надеюсь, вы захватили свой блокнот. Дело обещает быть занятным, — проговорил он с ухмылкой.
Я мрачно похлопал себя по груди.
— Он всегда со мной. Но в чём там суть? Лестрейд хоть что-то объяснил?
Холмс поднял брови и перебросил мне смятую телеграмму.
— Это всё, что я пока знаю, — сказал он.
Поднеся листок к окну, я прочёл:
ПРОШУ ПРИЕХАТЬ УТРОМ СКОТЛЕНД-ЯРД. НУЖЕН СОВЕТ ОЧЕНЬ СТРАННОМУ И ЗАГАДОЧНОМУ ДЕЛУ. СРОЧНО.
ДЖ. ЛЕСТРЕЙД
— Тут чувствуется определённый драматизм, да и тон настойчивый, что Лестрейду обычно не свойственно, — заметил я, возвращая Холмсу листок.
— Вот именно, — подтвердил Холмс. — Наш приятель из официальной полиции прибегает к гиперболам только в отчётах о своих успехах и, как известно, не склонен признавать, что запутался и нуждается в нашей помощи. Именно это и навело меня на мысль, что поездка будет небезынтересной.
Минут через пятнадцать мы оказались в кабинете Лестрейда в Скотленд-Ярде, и он поднялся нам навстречу с очень мрачным лицом. Круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, инспектор хмурился и сутулился.
— Не буду ходить вокруг да около, мистер Холмс и доктор Уотсон, — произнёс он устало, небрежно пожав нам руки. Потом жестом пригласил нас сесть, а сам опустился на стул у заваленного бумагами письменного стола. — Вчера вечером из Темзы выловили труп. Горло перерезано, ни одежда, ни содержимое карманов не позволяют установить личность утопленника.
— По моим понятиям, не столь уж уникальное событие, — сухо заметил Холмс.
— Согласен, — кивнул инспектор. — Речная полиция достаёт из воды по два-три трупа в неделю — самоубийства, несчастные случаи, всё такое. Но этот, этот… — Лестрейд мрачно покачал головой. — Я в жизни ничего подобного не видел.
— Что в нём такого необычного? — поинтересовался я.
— Я вижу, вы очень устали и замучались, Лестрейд, — заметил Холмс. — Поэтому и рассказ у вас выходит не слишком связным. Мне представляется, нам полезнее было бы взглянуть на труп.
Лестрейд тут же вскочил:
— Конечно. Я поэтому вас и пригласил.
Засим он без дальнейших промедлений увлёк нас в самые дебри полицейского управления, а именно в морг. Освещение да и отопление там были сведены к минимуму, на стенах поблёскивала влага. Длинный обшарпанный коридор привёл нас к двери, которую охранял молодой дюжий констебль. Он отдал инспектору честь, без единого слова повернул ключ в замке и впустил нас внутрь.
Мы оказались в тесном, тускло освещённом помещении, где имелись каменная раковина и деревянный шкаф. В центре на каменном возвышении лежал труп, прикрытый зелёной простынёй. Лестрейд обошёл комнату, поворачивая вентили на газовых горелках.
— Я хочу, чтобы вы всё рассмотрели как следует, — проговорил он замогильным голосом. — Если вы сумеете мне объяснить, как человека можно довести до такого состояния, я буду вам бесконечно признателен.
Холмс глянул на меня украдкой и приподнял брови — откровенное волнение Лестрейда его явно удивило. Оно настолько не вязалось с обычным прагматизмом этого самого приземлённого из всех полицейских сыщиков. Холмс частенько говорил, что Лестрейд начисто лишён воображения и именно поэтому никогда не поднимется по службе выше своей нынешней должности. А сегодня тот напоминал персонажа из какого-то водевиля.
— Советую вам прикрыть носы и рты платком, джентльмены. Вонь страшная, — добавил Лестрейд.
Мы последовали его совету. Проделав то же самое, он сдёрнул тяжёлый покров, который упал на пол, открыв нашим глазам тело, лежавшее на возвышении. С первого же взгляда нам стало ясно, почему даже бесстрастный Лестрейд впал в такое волнение. Не хотел бы я вновь увидеть подобное.
Тело, вне всяких сомнений, принадлежало мужчине, однако страшные нарывы и волдыри, источавшие зловонный зелёный гной, так сильно уродовали лицо, что оно практически лишилось человеческих черт. Не затронутая кавернами кожа была испещрена багровыми вздутиями. Вонь, исходившая из прорвавшихся гнойников, почти валила с ног.
Руки и ноги страшно распухли, увеличившись почти вдвое, на обоих лодыжках виднелись гангренозные пятна. Половина лица несчастного вспухла, кожа натянулась, образовав твёрдую блестящую поверхность и практически скрыв левый глаз. Одна ладонь, судя по всему, отвалилась, её просто приложили к обрубку запястья.
Холмс оказался смелее меня. Плотно прижав ко рту платок, он осмотрел тело в лупу, хотя и тщательно избегал всяческих прикосновений. Через несколько секунд он отпрянул — лоб в каплях пота, глаза прищурены от отвращения. Было понятно, что он не в состоянии дольше находиться рядом с гниющим трупом.
Некоторое время мы молчали, я лишь почувствовал, что слёзы застилают мне глаза. Мне было от души жаль этого бедолагу, кем бы он там ни был, как бы ни прожил свою жизнь, поскольку ни один человек, ни грешник, ни святой, не заслуживает подобного конца. Можно было подумать, что все адские хвори вселились в тело неизвестного, разрушив его изнутри.
Адские хвори. Слова эти эхом отдались в моём мозгу, по телу мурашками пробежало смутное воспоминание.
Струны памяти задрожали, и вот я перенёсся в аудиторию Лондонского университета: я смотрю в иллюстрированный учебник, а профессор Линдстрем своим пронзительным голосом в мельчайших деталях описывает главную иллюстрацию на странице: «Похоже на дьявольские козни, верно? Воистину адская хворь!»
— Господи всемогущий! — произнёс я негромко, и будто ледяная рука сжала мне сердце. — Господи!
Оба моих спутника встревоженно посмотрели на меня.
— Что такое, Уотсон? — участливо произнёс Холмс.
Я посмотрел на него в упор:
— Это бубонная чума.
— Что? — воскликнул Лестрейд. — Так что… что это такое…
— Заразное бактериальное заболевание, которое принято считать побеждённым, характеризующееся появлением на коже бубонов — воспалённых нарывов, — ответил я, почти дословно цитируя учебник, который штудировал в юные годы.
— Она свирепствовала в Лондоне в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году, погубив почти всех жителей. Прекратил эпидемию лишь Великий пожар, разразившийся на следующий год, — добавил Холмс.
Лестрейд уставился на обезображенный труп с ещё большим ужасом и повторил единственное слово,
