они выздоровели! Выздоровели все! Стали за одну неделю абсолютно здоровыми и вели себя так, словно не провели эти семь дней на грани жизни и смерти, а побывали на курорте. Вот когда Валери поняла, что это победа, и праздновать ее нужно в лаборатории с участием человека. А кто будет этим первым претендентом, она уже знала точно…
Первые дни после инъекции ничего не было заметно, лишь просыпалась как-то по-другому, словно сбросила с себя непростой десяток последних лет и вернулась в свою молодость, такую счастливую, полную надежд и желаний. Потом эти сны и желания начали заполнять всю ее жизнь, каждую клеточку. Ее кожа светлела на глазах – в генетической памяти клетки были молодыми, незагорелыми и отливали своей белизной. Память клеток ее тела представляла Валери возраста лет двадцати. Ее ген старения сдался, и теперь она молодела с каждым днем прямо на глазах. Эта генетическая память представляла Валери совсем еще юной, очаровательной девушкой, такой, какой она была десятилетие назад, и теперь ее тело лепило из нее прекрасное отражение юности. И в душе, которая совсем не строилась на клеточном уровне, она тоже чувствовала удивительные изменения, такие чудесные, словно то были сны ее юности. Как будто опять она начинала что-то важное и с самого начала. Все теперь казалось в каком-то обновленном свете, и только образ ее мужчины, этого русского парня, который работал сейчас там, 'наверху', совсем не поблек и прошел эту проверку временем и ее обновленной душой.
Коллеги поражались, каждый хотел попробовать средство на себе, и вот уже целая компания студентов – недавних докторов и великих магистров медицины по вечерам шумной стайкой покидала лабораторию, чувствуя себя детьми. Только один, совсем молодой ученый, очень продвинутый в своем деле и не по годам умный, испробовав на себе этот эликсир молодости, постарел лет на десять… Видимо, это и был его оптимальный возраст. Теперь этот юноша, на взгляд лет сорока, годился всем в руководители и научные покровители. Впрочем, его это совсем не смущало, а наоборот, радовало. Видимо, всю свою жизнь он и стремился к этим зрелым годам. То и получил…
Они шли по острову, и Валери продолжала взахлеб рассказывать, а он не знал, узнавать ее или нет. Но то, что она ему такой юной, взбалмошной и немножко безумной, нравилась очень, он знал точно…
– Идеальной! – почему-то вспомнил он… Вспомнил, но сразу же забыл…
– Вот когда я себе сказала – пора опробовать на человеке! – говорила она.
– И, конечно же, этим первым человеком должна была стать ты! – возмущался он. – Ну, никуда нельзя уехать! Как ребенок!
– Не ворчи! Лучше посмотри – даже кожа посветлела… Теперь мне восемнадцать,… ну, максимум, двадцать! Или ты не доволен? – и она счастливо засмеялась.
– Скажи еще, что стала невинной, как Святая Дева! – тоже засмеялся он.
Она строго посмотрела на него, потом улыбнулась, хитро прищурив свои глаза, и ответила:
– Не скажу… Дурак…
– А ты видел там, в баре, этих юношей? Это и есть мои коллеги! Моя команда! Студенты, дети!!! А ребятам по пятьдесят или шестьдесят!
– И как вели себя эти дети – как студенты? – сурово проворчал он.
– Как коллеги, уважающие свою начальницу, – невозмутимо ответила она.
– А как вела себя начальница? – посмотрел он в ее хитрые глаза.
– Хорошо вела себя начальница… Начальница очень скучала… А прошло целых семь месяцев!…
Она остановилась и обняла его. Сейчас он словно держал в руках маленький теплый родной комочек, а там билось крошечное, но такое горячее сердце, и он слышал его сумасшедший стук.
– И я скучал… Только, зачем я теперь такой старый тебе нужен? – спросил он с улыбкой.
– Вот и я думаю, и зачем ты мне такой старый нужен? – засмеялась она. – Я и не подумала об этом? – продолжала веселиться Валери, – вокруг столько молодых мужиков, настоящих красавцев!… Ладно, так и быть! Если ты себя чувствуешь стариком, сделаю тебя молодым! По знакомству! Только…
Она внимательно посмотрела на него, взяла за руки и серьезно спросила:
– Можно тебя оставить пока таким… ну, не надолго… А то, вдруг ты превратишься в ребенка? И что я тогда буду с тобой делать?
– Тебя посадят за растление малолетнего, – засмеялся он, потом добавил: – Можно, пресвятая дева… Делай, все что хочешь, – и подумал: – Господи, как долго он не видел ее! Целую вечность! Миллионы лет!
А она снова и снова рассказывала о чем-то – о своей работе, об острове. Он слушал и не слышал и только любовался ею.
– Особенно поразил результат с Вилли, – продолжала говорить она. – Тот всегда хотел участвовать во всем и страшно переживал, что его никуда не брали. А тут такой случай! Отказать было невозможно. Результат поразил!
– Я встретил его, – очнулся Леонид.
– Встретил? Каков красавец! Он годится тебе в сыновья, а ему уже больше шестидесяти. Вот, юная душа!
– Да, юная, – повторил Леонид.
– А как Юрий, как наш писатель? – внезапно вспомнил Леонид.
– Нестеров, – она задумалась, серьезно посмотрела на него, потом произнесла: – Нестеров не хочет.
– Но ему уже пошел шестой десяток, пора бы сбросить немного, – удивился он.
Валери задумалась, помолчала, потом добавила:
– Он не хочет. Я предлагала. Он такой странный. Сказал только… Дай, вспомню…
Она замолчала, сосредоточенно вспоминая его слова, потом произнесла:
– 'Все должно быть так, как должно быть', – и все.
– И все? – удивленно переспросил Леонид.
– Да.
– Я поговорю с ним, – произнес он. Больше они не касались работы, и того далекого будущего тоже, потому что сейчас были вместе, были рядом, и не хотелось думать ни о чем…
Генри был в тупике. Все операции, которые они проводили в настоящем и будущем, превращались в тлен, в отзвуки той реальности, которая и давала им повод задуматься об этой жизни, но не более того. Венцом всему был тот конец, который неминуемо находился где-то рядом, и избавиться, и повернуть все вспять, уже было не дано. В такие минуты он и вспоминал своего великого деда. Этого вездесущего, всепонимающего человека, который мог принять единственно правильное решение и изменить все…
Время шло, оно шло параллельно, и в этом Генри однажды убедился воочию. Не на листке бумаги с формулами и доказательствами, выводами лаборатории времени, а наяву. Его великий дед ушел из жизни двадцать лет назад, и все тосковали без него, его живого ума, безудержной энергии и фантазии этого удивительного человека. И однажды, в тот день, когда Вилли впервые удалось настроить канал и перейти во времени на конкретный отрезок, Генри и принял решение вернуть его, любимого человека, наставника и просто родного деда, назад. Вернуть сюда, в далекое прошлое и его будущее. Он выбрал отрезок времени, который совсем немного отделял старого Ричарда Уилсона от его кончины, и перенес на остров. Собрались все родные и близкие, сын и внук сидели рядом, Вилли, следивший за каналом, тоже находился здесь. Это был один из первых его экспериментов и сразу такой ответственный. Дед расположился в своем любимом кресле, который потомки из уважения даже не передвигали, а прошло уже около 20 лет. Посидел, подумал, выслушал последние новости и произнес:
– Мне безумно приятно видеть снова всех вас. Но, сколько мне осталось там?
Там или здесь… Это было не важно. Время летело параллельно, и события неизменно проходили в том или ином измерении. Все молчали, и никто не решался заговорить.
– Так сколько мне осталось, Генри? – повторил дед. Генри тогда не смог ответить ему и промолчал. А дед подтянулся в кресле, посмотрел на свое потомство, своих далеких внуков и правнуков, и произнес: – Все равно, месяц или день, неделя или год, но мои дни – это дни мои, и я должен прожить их там, в своем времени, сколько бы их не оставалось. Там я полезнее, дети мои, вы понимаете? Срок мой конечен и предопределен, и оставьте его мне. А все это похоже на эксгумацию, не правда ли…
Так было тогда, и Генри смог лишь дать всем увидеться со своим дедом, но теперь… Теперь он отправился к нему снова. И теперь он был один.
