Теперь они двигались медленно, ожидая от мага любой каверзы, напряженно всматриваясь по сторонам, Монбар знал, что Руши непременно упрется в ту каменную глыбу, закрывающую собой вход в комнату со скелетами. Через несколько десятков метров он произнес, сделав знак остальным остановиться:
— Так я и знал! Посмотрите на потолок.
Там, где вековая подземная слизь покрывала каменные выступы, висели четыре темных мохнатых паука, величиной с чайное блюдце. Они раскачивались на тонких нитях, ожидая когда тамплиеры и их оруженосцы пройдут под ними.
— Господи! Откуда он берет всю эту пакость? — воскликнул Бизоль, отшатнувшись назад.
— Из могил, — отозвался Монбар. — Теперь я понимаю, почему он так боится тафуров, питающихся мертвечиной и черпающих из них свою силу! Он сам — тафур! Тафур, предавший своих собратьев. Души замученных обладают дьявольской силой, которую возможно материализовывать и направлять. Но я был неплохим учеником. Попробуем вот это.
И Монбар достал из внутреннего кармашка коробочку, где хранился зернистый порошок. Он бросил его перед собой, и пауки, почуяв приятный запах, стали спускаться на своих тонких нитях вниз, стремясь к лакомству. Когда они облепили этот порошок, Монбар дождался того момента, когда пауки, раздувшись от порошка, вяло переплелись между собой, словно совокупляясь. Подняв меч, Монбар изрубил всю эту шевелящуюся черную массу на куски, но и тогда они продолжали подергивать разрубленными конечностями. Бросив в них факел, Монбар и остальные смотрели, как горит дьявольская нечисть.
— Сейчас мы прижмем его в тупике! — пообещал Монбар, перешагивая через сгоревшую падаль. — Ему некуда деться.
Когда ноги Гуго де Пейна коснулись дна колодца, он отпустил веревку и зажег факел. Впрочем, он мог бы обойтись и без этого: справа от него на хрустальном троне стояла Чаша, искрящаяся голубым огнем. От нее разливался такой дивный свет, что можно было разглядеть все предметы в комнате, — а их было столько, что непонятно — как могли они уместиться на столь малом пространстве? Но и стены производили впечатление прозрачных зеркал, которые раздвигались в ширину и исчезали неведомо где. От рассыпанных по полу драгоценных камней рябило в глазах; огромные ковчеги были наполнены золотыми слитками, и все вокруг — блестело земными сокровищами. От всего этого изобилия менее твердый человек мог бы сойти с ума. Но де Пейн лишь окинул равнодушным взором сокровища царя Соломона и крикнул в высоту маркизу де Сетина:
— Спускайтесь, я жду вас!
Он приблизился к светящейся Чаше, чувствуя наполняющий его трепет и благоговение. Боже, как дивно она была прекрасна! Это было само совершенство, сердцевина истины и жизни, обличие доброты, цель желаний: это несомненно была она — Чаша Святого Грааля!
Де Пейн упал на колени, любуясь ее красотой; он не мог оторвать от нее ни глаз, ни взоров души, он был поглощен ею, растворен в ее сияющем блеске… Еще мгновение — и он должен был умереть от всепоглощающего счастья. Сердце его замерло. В последнюю секунду жизни, он протянул к ней руки, и Чаша отодвинулась, медленно и плавно отплыла в сторону. Чувствуя, что к нему возвращается дыхание, Гуго де Пейн закрыл глаза, борясь с самим собою: с желанием взглянуть на нее еще раз и умереть. Мысли бились в его голове, и вся жизнь, все события прошлого промелькнули в сознании за одну долю секунды; он увидел и будущее: оно как волна накатила на берег и тотчас же отпрянула назад, смывая все следы, — и его, и близких, и всех тех, кто хоть краешком коснулся его судьбы… Даже сквозь закрытые веки удивительная Чаша сияла перед ним — и не было ей равных ни в чем: никогда и нигде, ни сейчас, ни в ином времени.
— Благодарю Тебя, Господи! — прошептали губы де Пейна. Глаза его открылись. Взгляд Гуго блуждал по комнате, но что-то изменялось в ней — исчезла Чаша, и теперь иной свет — от оставленного на пороге факела освещал пространство. И этот свет был тускл и желт, и он не радовал сердце, потому что исчезла Красота. Спрыгнул, держась за веревку маркиз де Сетина; поднялся с колен Гуго де Пейн; но еще долго он не мог произнести ни слова, не узнавая ни своего товарища, не слыша обращенных к нему вопросов. Он возвращался из иного мира, из мира Благодати и Свежести, Любви и Доброты, Красоты и Истины, — возвращался к обыденной жизни, столь ничтожной перед открывшимся ему внезапно Светом, что слезы горечи текли по его лицу.
— Бог мой! — услышал он наконец слова восторгавшегося маркиза. — Сколько здесь сокровищ! Какие драгоценности!
Бриллианты сыпались сквозь пальцы маркиза, и он забавлялся с ними, словно ребенок — игрушками.
— Я знал, я знал, что именно здесь — основная часть наследства царя Соломона, — шептал де Сетина. — А это? Гуго, вы видите, что это?
— Нет, — отозвался де Пейн, не понимая радости тамплиера.
— Смотрите! — и маркиз, сбросил покрывало с древних свитков, которые были безукоризненно чисты. Он схватил первый из них и потряс им в воздухе. Затем второй, третий… В один момент маркиз де Сетина словно бы позабыл об окружающих его сокровищах, о всем золоте и драгоценностях, которыми недавно так искренно восторгался. — Смотрите, смотрите! — кричал он, листая древние свитки, вобравшие в себя тайну и мудрость Соломонова времени. — Смотрите! Вот это — «Книга Жизни», а вот — «Законы чисел». «Тайны Мира». «Познание людей»… «Книга будущего»! О, Боже! Гуго, мы прочитаем то, что будет со всеми с нами, да что там с нами, — с миром, Вселенной! Эти древние иудейские знания, которым нет цены! Смотрите, что я нашел «Тайна Бессмертия»! Гуго, мы будем жить вечно!..
— Зачем? — произнес де Пейн, отталкивая протянутый ему свиток. — Жить вечно на этой земле, и значит никогда не увидеть того, Небесного Света?
— Да, да, конечно, — смутился маркиз. — Но все равно, эти знания сделают нас недосягаемыми для простых смертных. Орден тамплиеров возвысится над всем миром! И вы, вы — Гуго де Пейн, мессир великий магистр Ордена, вы — достигли всего, что было не под силу ни мне, ни королю Франции, ни герцогу Буйонскому, никому!
— Успокойтесь, Хуан, — произнес де Пейн. — Ни слова больше! Вы чувствуете?
Где-то далеко внизу, в недрах земли, прямо под их ногами происходили какие-то изменения — они услышали тихий, все нарастающий гул…
Граф Норфолк, делая быстрые наброски на холсте, заметил:
— В последнее время, вы употребляете слишком много фалернского.
— Глупости! — усмехнулся Людвиг, выпуская стрелу и поражая мишень, рядом с которой стоял Виченцо Тропези. — Я его вовсе не употребляю. Оно употребляет меня, да еще как! Впрочем, это помогает мне от головной боли.
— Я согласен! — воскликнул Виченцо, радуясь, что к Зегенгейму возвращается хорошее настроение. — Жизнь скучна и бессмысленна, если в ней нет места доброй чарке вина!
— Но жизнь также скучна и бессмысленна, если в ней и находится место этой самой чарке, — строго возразил сам Людвиг, противореча себе. — Жизнь вообще довольно скверная штука…
— И все же, — произнес Норфолк, — вам следует поберечь себя.
— Беречь бренное телом. А что же тогда делать с душой? — спросил Людвиг фон Зегенгейм, натягивая тетиву.
Руши ускользнул! Когда преследователи подбежали к тупику, каменная глыба стояла на месте, а маг исчез.
— Это не человек, а змея! — прошептал Монбар. — Значит, он все-таки нашел потайной рычаг! Мы бились над этой задачей несколько часов, а он…
Нажав на пружину, Монбар отпрянул назад, глядя на медленно поворачивающуюся глыбу. Когда она заняла перпендикулярное положение, тамплиеры и оруженосцы проскочили в ту самую зловещую комнату со скелетами, среди которых, наверняка, сейчас находились и кости той несчастной, на чье пиршество слетелись тафуры, когда за ними наблюдали Монбар и де Сетина. Но все черепа и скелеты были здесь одинаковы… Зрелище такого обилия бренные останков не вызывало радостных чувств.
— Теперь — через дыру в потолке! — сказал Монбар. — А там недалеко и до обеденного стола тафуров. Только боюсь, сейчас место блюда с говядиной займет сам Руши!
