— Мокруха на Моховой. Пока под вопросом.
— Хорошо бы с лицом. Пара бытовух спасли бы наше бедственное положение с раскрываемостью.
Горячая кружка приятно грела руки. Возникали мысли о доме, уюте и душевном равновесии. Максаков чувствовал усталость. Не сиюминутную усталость, а ту, что накопилась за десятилетие оперативной работы, наполненной смертью, слезами, горем, цинизмом, подлостью, бессонницей, табаком, водкой, безденежьем, стрессами, постоянным ожиданием беды и по–детски наивными надеждами на что–то лучшее.
Он затушил сигарету и потянул из пачки следующую. За окном в бешеной пляске кружились снежинки.
— Пойду почту в канцелярии получу. — Иваныч допил чай и поднялся. — Три раза звонили уже.
Игорь пересел на диван, забрав с собой пепельницу.
— Что с тобой?
— В смысле стаканов?
— В смысле стаканов я привык. Вообще что с тобой происходит?
Максаков создал из дыма несколько колец и разогнал их рукой.
— Не знаю, — признался он, — трудно объяснить. Какая–то постоянная нервозность. Непроходящее чувство тревожности. Я все время жду беды, плохих известий. Вздрагиваю от телефонных звонков. Устал, наверное…
— Устал, — кивнул Игорь. — У меня то же самое, периодически. Я консультировался: расстройство и перенапряжение нервной системы. Голова не отдыхает. Ты просыпаешься когда–нибудь с четко сформировавшейся мыслью по какому–нибудь из дел?
— Сколько раз.
— Вот, ты не спишь, ты думаешь во сне. Мозг не отключается ни на секунду. Никакая нервная система не выдержит.
— А ты как справился?
— А кто тебе сказал, что я справился?
Максаков усмехнулся. Несмотря на
долгую дружбу он никогда не мог утверждать, что знает, что происходит у Игоря внутри.
В дверь постучали. Вошли Юра Венгеровский и Сергей Жгутов.
— Алексеич! Мы в баню на Воронежской, по черепно–мозговой.
— Пивом не злоупотребляйте.
— Ни грамма. Мы на просушке.
В пожарной части за окном кабинета захрипел мегафон.
— Всему личному составу проследовать на обед.
— Нам бы так, — вздохнул Игорь. — После этой бурды через двадцать минут опять есть хочется.
Резко ударил по барабанным перепонкам звонок из дежурки. Одновременно тоненько запиликал городской. Максаков вздохнул и потянулся к прямому.
— Алексеич, — Лютиков был, как всегда, спокоен, — Моховая подтверждается. Вроде есть задержанные. Поедешь?
— Конечно. Адрес давай.
Игорь прикрьш микрофон ладонью:
— Журналисты. По Сиплому. Просят прокомментировать сегодняшнюю статью в «Вестнике бандитского Петербурга».
— Уже статья? Пошли они…
— Извините, Михаил Алексеевич очень занят.
Максаков натягивал пальто.
— Я на Моховую.
— Съездить с тобой?
— На хрена? Там бытовуха. Занимайся Сиплым. Передай Иванычу…
Снова зазвонил городской. Игорь снял трубку:
— Тебя.
— Мишенька?
— Да, мамочка.
— Оля сегодня идет в Мариинку. Надо ее встретить.
— Мамуля, я дежурю.
— Жаль. — Мама заметно расстроилась. — Ладно, я как–нибудь сама. Просто туда транспорт не ходит.
Максаков представил маму, бредущую по темному зимнему городу встречать театралку сестру и занервничал. Он постоянно испытывал перед ней чувство вины за то, что оказался таким, какой есть, выпавшим из благополучной обоймы сверстников–юристов.
— Мамуля, позвони мне вечером — я что–нибудь придумаю. Как ты себя чувствуешь?
— Не спрашивай лучше. Если ты дежуришь, то…
— Не бери в голову. Решим. Извини, я тороплюсь.
Гималаев собрал грязные кружки.
— Что Иванычу–то передать?
Максаков подумал секунду.
— А, не помню уже. Андронова я с собой забираю.
— «Моторолу» возьми. Зарядилась.
Максаков вернулся от дверей и сунул в карман «ментовский мобильник» — массивный гибрид радиостанции и телефона. Качество связи — отвратное, но лучше, чем ничего.
— Какой там номер?
— Двадцать шесть ноль пять.
— Я отзвонюсь.
— Давай.
Андронов с «сокамерником» по кабинету Сашкой Шароградским изучали «Спорт–Экспресс».
— Лучше бы дела в порядок приводил.
— Шеф, я не могу отвлекаться — держу в страхе район.
— Додержался. Поехали. Саня, давай тоже — хрен знает, что там.
Во дворе колючий жесткий ветер стучался в двери припорошенного тоненьким слоем снега одинокого «УАЗика».
— Вспомнил! — Максаков остановился. — Саня, добеги, пожалуйста, наверх и скажи Игорю, чтобы Иваныч сходил в гараж насчет аккумулятора. Мы тебя в машине подождем.
Часовой под аркой прижался к стенке, обняв автомат. Ветер дул как в аэродинамической трубе.
— Ты чего? Волю тренируешь?
— Приказ начальника ГУВД. Вдруг чечены нападут.
— Понятно. Ты — первая строка некролога?
— Отстань.
Длинные змейки поземки извивались по асфальту. Снег прекратился. Белая пыль скользила по земле, повинуясь безудержным фантазиям ветра. Холодало.
— Все. Сказал. — Шароградский упал на заднее сиденье. — Опять морозит. Аж уши прихватило. Час назад еще тепло было.
— Питер. — Максаков протер рукавом запотевшее стекло. — От кого перегаром несет?
— Остаточные явления. — Сашка устроился поудобнее. — Вчера Кузя из стопятки капитана получил.
«Моторола» в кармане заголосила тоненьким отвратительным зуммером.
— Ты где? — Голос Иваныча плавал.
— Где–где? Внизу. Машину грею.
— Заедь в прокуратуру, за следаком. В дежурке машин нет.
