Максаков улыбнулся.
— А давай дадим себе страшную клятву, что с завтрашнего дня забиваем на все и спокойно отбываем номер с девяти тридцати до восемнадцати? Бумажки, справочки и тэ дэ. А?
Гималаев затушил окурок и встал.
— Нельзя, — сказал он серьезно и направился к дверям.
— Почему?
Максаков потянулся. Вспышка ярости постепенно улеглась.
— Тогда получится, что у нас слабая воля, — грустно усмехнулся Игорь и отпер дверь.
«Прав!» — успел подумать Максаков за секунду до того, как облаченная в белоснежную песцовую шубу Ради–мова ароматным запахом магнолии ворвалась в кабинет, наполнив его мелодичным звоном своего голоса.
— Мишка! Ну ты заматерел! Ни хрена себе мужик стал! А я–то где хожу? Крутой начальник! Отдельный кабинет! Точно, перспективный мужик!
Она молниеносно и умело поцеловала его, оставив на губах привкус ванили, скинула шубу и рухнула на диван, небрежно закинув ногу на ногу. С виду строгая черная юбка имела четыре высоких разреза, фактически полностью открывая Максакову то, что уверенно прокладывало Ирке дорогу по жизни. Оценив ее сногсшибательную фигуру, Максаков тем не менее отметил тщательно загримированные морщинки у глаз и толстый слой косметики на лице. Он подумал, что ей уже тоже тридцать три, и пожалел, что утром надел дежурный старый пиджак и самую худшую рубашку. Радимова не вызывала у него сильного влечения, но, встречая однокурсников, ему всегда хотелось выглядеть как можно более благополучно.
— Что у тебя стряслось? Только не говори, что приступ ностальгии по временам студенчества.
Она приподняла бровь.
— Скучные вы, менты, с…
— …с подходцами нашими. Не скучные, а мудрые. Вещай.
— Ладно! — Она стала серьезной. — Хотя я к тебе всегда хорошо относилась, так что не наговаривай. Проблема в следующем. Я летом влюбилась!
— Это действительно проблема.
— Не нуди, — лицо у Радимовой неожиданно стало детски–восторженным, — для меня это проблема! Влюбиться — это тебе не замуж выскочить.
Затрезвонил прямой.
— Извини. — Максаков снял трубку.
— Труп на чердаке, на Поварском. Вроде не криминальный. Твои поедут?
— Сейчас машина вернется, и кого–нибудь пошлю. Прошлый раз участковый тоже сказал «без внешних», а в морге тридцать два колото–резаных насчитали. Они что, внутренние были?
— Ладно, передам, чтобы без вас не оформляли.
Радимова поежилась.
— Ужасы какие рассказываешь.
— Не бойся. Продолжай.
— Короче. Мальчик — прелесть. Девятнадцать лет. Белокурый как Аполлон. С меня пылинки сдувает. Цветы, подарки…
— Извини, Ира. — Максаков подался вперед. — Я правильно расслышал? Двадцать два?
Она фыркнула.
— Не хами, Мишка. Мне тоже ещене семьдесят.
— Просто, мне помнится, тебе нравились…
— Разонравились! Ты будешь слушать?
— Конечно, конечно.
— В общем, все было хорошо, мы жили у меня, а вчера прихожу — у дома менты! Ой, извини, милиционеры! Ждут его. Оказывается, он у одного своего должника, с которым в одной камере сидел…
Максаков прыснул.
— Так Аполлон еще и судим?
— Что ты! Он просто в «Крестах» сидел, его подставили.
— А, ну тогда другое дело.
Ирка кивнула.
— Там им вымогалово шили, но терпила был должен и, когда сменили положнякового адвоката…
«Вымогалово, терпила, положняковый». Максаков думал, что криминалитет плотно входит в нашу жизнь. Еще несколько лет назад Радимова, профессорская дочка и выпускница университета, не знала таких слов, а сегодня умело оперирует ими. Дань моде или уже привычка? Пишем «правовое» — читаем «бандитское». Время «бизнес–групп».
— …выпустили до суда на подписку. Но это ерунда. Он просто пришел к тому уроду, которого в камере грел, и отобрал машину. Ну, на время, пока тот не рассчитается. А этот урод пошел и заяву бросил в сто сорок четвертое отделение милиции. Ленечку теперь ищут. Он готов прийти и все объяснить, только чтобы не били и не закрыли. Можешь помочь? Пожалуйста, Мишенька!
Максаков вздохнул. Влезать в чужие дела и вызывать лишние разговоры не хотелось. С другой стороны, если у ребят с Комендантского материал, то тогда он и им сумеет помочь, и для Иркиного хахаля проблемы решит.
Дверь открылась. Заглянул Андронов, оценивающим взглядом окинул изящно откинувшуюся на спинку дивана Радимову и положил на стол лист бумаги.
— Рапорт, Алексеич.
Максаков кивнул.
— Съезди пока на Мучной. Там вроде не криминал. Адрес в дежурке.
Андронов кивнул.
— Девушку не надо подвезти?
— Она сама себя может подвезти. Давай, езжай.
Андронов улыбнулся Радимовой и вышел. Она внимательно посмотрела на Максакова и покачала головой.
— Суров ты. Или ревнуешь?
— Где уж мне. Тебе милиция какие–нибудь телефоны оставляла?
— Конечно. — Она протянула визитку. — Слышала, ты опять один. Кто была твоя последняя жена?
— Женщина. — Максаков присвистнул, глядя на визитку. — Прямо рекламный проспект какой– то.
На красном пластиковом квадратике, в обрамлении золотой вязи, были рельефно отпечатаны черные наручники. Под ними готическими буквами выведена надпись. «Хомяков Максим Николаевич. Оперуполномоченный уголовного розыска. Лейтенант милиции». Судя по званию, хозяин визитки работал в милиции не слишком долго.
— Молодой? — спросил он у Ирки, набирая номер телефона.
— Такой же, как мой, — кивнула она. — Симпатяга. В баньку предлагал сходить, в бильярд поиграть.
— Да? — Голос в трубке был звонким, с блатной интонацией. На заднем плане орал магнитофон и кто–то тоненько вскрикивал.
— Начальник «убойного» Архитектурного Максаков. Хомякова можно услышать?
— Я это. Секунду.
В трубке что–то брякнуло.
— Кончай эту сучку здесь дуплить, тащи в спортзал, — сказал кому–то хозяин кабинета. Магнитофон смолк. — Алло! Слушаю! Извини, братан, по малолеткам работаем. Кражу поднимаем.
Максаков хмыкнул. Радимова сползла на самый краешек дивана и прижала руки к груди.
— Слушай, коллега, ко мне тут знакомая обратилась. Вы ее мужика ищете по вымогалову. Он как бы готов прийти, но боится. Фамилия у него…
— Богданов, — подсказала Ира.
