неясное слово и вырываясь из рук товарищей. Старые ветераны, которые уже не раз глядели смерти в глаза и хорошо знали, какова она и как убивает, начали дерзко роптать.
— Этот мужик — предатель! — говорили они будто между собой, но так, чтобы их слышали офицеры. — Он подослан немчурой! Тут никто не пройдет! Лучше погибнуть в бою с ружьем в руках, лучше идти в бой! Не пойдем этой дорогой! Не пойдем!
Лабрюйер, Ле — Гра и другие офицеры смотрели исподлобья на стариков. Они чувствовали, что недовольные солдаты не пройдут по белой полосе, нависшей над их головами и, казалось, спускавшейся прямо с тучи. Г юден, опустив голову, сидел неподвижно на выступе скалы и рассматривал свои развалившиеся сапоги. Когда ропот толпы перешел в громкие угрозы по адресу проводника, генерал медленно поднялся со своего места. Лицо его покрылось красными пятнами и посинело, вдоль щек свисали пряди потных волос. Глаза из?под сдвинутых бровей смотрели с диким спокойствием.
— Солдаты! Солдаты! — крикнул он низким голосом так громко, что все вдруг сразу умолкли. Им показалось, что этот щуплый офицер вдруг вырос у них на глазах. Они испугались его лица и голоса. Гюден уже не смог выговорить больше ни слова. Он только поднял вверх шпагу властным жестом вождя.
Странное возбуждение овладело солдатами. В мрачном молчании они повернулись лицом к леднику и, когда проводник вступил на него, двинулись за ним следом. Лед лежал здесь необыкновенно толстым слоем, желобом изгибаясь у скал. В этом месте подъем был невозможен. Тогда проводник стал вырубать топором ступеньки во льду. Он рубил по три ступени в ряд для троих солдат. Лед он откалывал с такой ловкостью, что мог передавать куски его солдатам, а те бросали их в щели между скалой и ледником так, чтобы, падая, они не поранили кого?нибудь в задних рядах. Фанер становился обеими ногами на вырубленную ступень, а на нижнюю тут же ставил ногу шедший за ним солдат.
Прошли часы, долгие, как вечность, прежде чем вся колонна вползла на ледник. И тогда в трех шеренгах солдат воцарилось гробовое молчание. Каждый гренадер опирался на карабин, ставя приклад его к ноге шедшего впереди товарища. Нос каждого приходился против пяток переднего. Каждый видел, как трясутся поджилки даже у самых смелых солдат и самых надменных офицеров, сколько штопок у товарищей на гамашах и заплат на башмаках. Каждому солдату мешал небольшой ранец, и он со страхом поглядывал на него, точно это был тяжелый узел, который легко может перевесить и свалить человека с горы. Никто не знал, где генерал Гюден. Вождем и предводителем похода стал нескладный мужик. Его топор звенел во льду, словно рассекая на куски железо. Согнувшиеся солдаты слышали в глубине ледника странные отзвуки этих ударов, раздававшиеся то тут, то там, то вверху, то в самом низу. Порой отрубленная ледяная глыба, выскользнув из?под топора, молниеносно скатывалась по склону ледника, издавая пронзительный свист… Тогда всем казалось, что лед треснул вверху и вся его громада валится вниз. Почти все считали ступени, но никто не мог сказать, как долго они идут. Солнце выглянуло из?за черной вершины и залило перевал потоками зноя. Тотчас же с гор потекли стремительные ледяные ручейки и, заливая ступени, как злые пиявки, впились в ноги идущим. От холода мертвели ступни и усиливалась ломота в коленях.
— Что делать, если тошнит? — вдруг спросил кто?то из шеренги. Вопрос этот, повторенный несколькими капралами, сержантами и офицерами, дошел до слуха проводника.
— Кого мутит, пусть сейчас же ложится грудью на лед и дышит холодом! — крикнул он.
Вопросы прекратились, но скоро послышались стоны, проклятия и тревожный гул голосов.
— Не оглядывайтесь, и тошнить не будет! — крикнул Фанер хриплым голосом, продолжая с неослабевающей энергией рубить лед. Он приближался уже к скале, расположенной посредине прохода. Это был остроконечный камень. Черная его громада притягивала солнечные лучи, лед вокруг него подтаял и образовалась глубокая впадина. Грязь от распавшихся и размытых камней, как гной из живой раны, толстым слоем стекала по чистому льду. Добравшись до этого места, Фанер отгреб оплывавшую под ногами грязь и утоптал почву башмаками, прежде чем отважился стать на нее. Но ступать по выветрившимся камням на проталине, которая сбегала по такому крутому склону, было страшно, поэтому он свернул вправо, оперся корпусом о гранит скалы, а ноги спустил во впадину между нею и ледником. Все солдаты должны были сделать то же самое. Один за другим солдаты спускали ноги во впадину и, не доставая до ее дна, правым локтем опирались о гранитную стену, а левым плечом об лед и прыгали по — лягушечьи, минуя таким образом препятствие, встретившееся им на пути. Наконец первые ряды солдат выбрались из впадины на поверхность ледника и опять стали подниматься вверх по ступеням.
Отчаяние разрывало их сердца. Подняв глаза вверх, они снова увидели висящую прямо над их головами полоску тропы и, не поворачивая головы, представили себе бездонную пропасть, зиявшую у них под ногами. В ту минуту это уже была жестокая схватка с горой. Солдатам казалось, что конца — краю нет этой дороге, что за каждой преодоленной высотой, которая представлялась гребнем горы, где должно кончиться восхождение, на глазах у них у этой ужасной гидры вырастают новые головы. Когда нервная дрожь охватывала усталые тела, когда казалось, что человека сжигает внутренний огонь, нужно было терпеть и остерегаться лишних движений. Снизу доносились все усиливающиеся вздохи и стоны. То и дело слышались возгласы, что кому?то дурно, и терявшего сознание солдата приводили в чувство штыком и окриком. И вдруг, когда все поддались уже панике, когда всех уже терзали железные когти безумия, раздалась дикая, как окружающие горы, песня Фанера:
В этой песне тирольца, сильной, свободной и смелой, было что?то подобное шуму горного водопада, низвергающегося на оледенелые глыбы снега, далекому эхо и пронзительному крику орла, раздающемуся среди скал. Солдаты умолкли. Крестьянин перестал рубить лед, отвернулся, оперся усталыми руками на топорище, выпрямил богатырские плечи и снова запел:
Минуту спустя он снова запел:
Окончив песню, он вдруг пронзительно крикнул по — петушиному и снова принялся неистово рубить лед. Еще несколько десятков ступеней — и глазам первой шеренги колонны открылось снежное поле, очень покатое, но уже не обрывистое. Ущелье, похожее на трубу, осталось позади.
