И, смеясь, промолвил:
— Вернее: не поступал, Валерий Николаич… Да так и лучше! Нет осложнений!
— Именно лучше… И жена такой человек, который никогда не лжет… Знаете ли, Василий Андреич, ведь меня судьба взыскала… И я часто спрашивал: за что? Леля прелестна, умна, талантлива… И какой голос!.. Я встретился с нею в Симферополе. Она жила с вдовой-матерью. На маленькую пенсию жили… Прежде я и ухаживал и влюблялся… Но в Лелю я влюбился особенно… до сумасшествия, сразу… да… Я точно нашел ту самую, единственную на свете, о которой мечтал еще в университете… Ну что ж, я не скрываю! — застенчиво прибавил Неволин.
— Да и что скрывать… Вы счастливый человек, Валерий Николаич.
— Еще бы!.. И через два месяца сделал предложение… Не испугался, что только полторы тысячи жалованья да тысяча от матери…
— И Елена Александровна сейчас же согласилась?..
— Леля сдержанная, серьезного характера… через неделю дала согласие.
“Она шла замуж не по любви!..” — решил Ракитин.
А Неволин возбужденнее и торопливее говорил:
— И чем более меня узнавала, чем сильнее чувствовала, как я ее люблю, тем более привязывалась ко мне… Говорят: один любит, другой позволяет любить… Может быть. Я боготворил ее, и она позволяла… Обыкновенно жены не жалеют мужей, а она жалела. Останавливала, когда дарил кольца, покупал платья… “Ты точно нянчишься как с куклой — не надо!” И ее мучило, что я день сидел в министерстве и по вечерам иногда частную работу брал… У нее были свои взгляды… тихая, сдержанная, с характером… достала себе переводы… и, голубушка, по целым утрам просиживала… а по вечерам читала… И всем интересуется… жизнью, литературой… И меня заставляла читать… “Не все же думать о своем благополучии!” — А мне, признаться, и некогда было. Надо о благополучии заботиться… Когда любишь жену и любишь свое гнездо, о них невольно думаешь. Положим, многое у нас скверно… так говори не говори, а все равно ничего не сделаешь… Да и уж не так скверно для нас, интеллигентных людей. И наконец я думаю, что идеал человека — личное счастье… вы вот писатели… горячитесь… волнуетесь. А я, знаете ли, не понимаю, к чему так волноваться…
— Вот вы волнуетесь теперь, Валерий Николаич… Отдохните.
— О, нет… я не устал… У меня выносливая натура… До весны не знал болезни… и весной простудился… Воспаление легких… И как же Леля ухаживала!.. Доктор один молодой два раза в день ходил… Выхаживали… бедная Леля, как устала… И никуда… Не отходила от меня… и… я смел подумать!? — вдруг раздражительно прибавил Неволин.
Ракитин мягко просил его отдохнуть…
— Нет… ничего… проклятый катар… И меня врачи отправили… А Леле нельзя было ехать… со мной… Хотела… Но я… я… не позволил… К чему… тревожить… И ей хотелось окончить работу и приехать… Собиралась в начале августа… Но, вы знаете, сперва мать хворала… работа задержала… И я скрывал, что сильно похудел… Так вы поняли… поняли, что ни малейшей тени основания… И по совести скажите ваше мнение… Не бойтесь… Я не испугаюсь, если вы, как скептик, могли бы предположить: осталась одна… Муж больной был последнее время… раздражительный… возбуждал брезгливость и… влюбилась…
И, не давая возражать Ракитину, почти со злобой продолжал:
— Ведь вы это в душе полагаете?.. Ведь это?.. Не правда ли?.. А мне, как больному, хотите только отвести глаза… И разве это невозможно?.. Разве даже такой чудный человек, как жена, не может искать счастья?.. Не имеет права наслаждаться жизнью?.. Сердце разве не вольно разлюбить?.. А вот возьмет и совсем не приедет!.. А вы — скептик и брак считаете нелепостью, а со мною виляете… Так я ведь не умирающий, Василий Андреич. И не такой дурак, как вы думаете!.. Не дурак!
Ракитин смутился на секунду и отвел взгляд от лихорадочно блестящих глаз чахоточного.
— Вы вздор говорите!.. — спокойно сказал Ракитин. — С какого черта вилять перед вами… Разве я воображаю, что катар ваш так опасен… Я вот возьму да Елене Александровне нажалуюсь, что вы додумались от тоски до того, что она не приедет… А она возьмет да и приедет послезавтра, чтоб вас пристыдить…
— Это она вас пристыдит!..
— Меня не за что, Валерий Николаич. А я, знаете, что придумал?
— Что?
— Сейчас добыть вам сиделку.
— Зачем?.. Не нужно!
— Нужно, Валерий Николаич! Не капризничайте. Берте не разорваться, и она неумелая… А вам нужно отлеживаться день-другой, чтобы молодцом встретить Елену Александровну! — весело, почти повелительным тоном проговорил Ракитин, быстро поднимаясь со стула и, видимо, торопясь уйти.
Больной покорно согласился на приглашение сиделки.
X
— А вы, Василий Андреич, не сердитесь на меня! — смягченно, почти виновато, прерывисто проговорил Неволин, жадно глотая воздух, и смотрел на Ракитина просительными страдающими глазами. — И спасибо, что посидели… И навещайте… Я ведь один… пока…
И неожиданно прибавил:
— А я сейчас шутил… Я ведь не сомневаюсь… Леля приедет. Приедет…
— Еще бы!.. А сердиться не за что, Валерий Николаич… Поспорили и завтра опять поспорим… Не надо ли чего?..
— Спасибо… Прикройте, пожалуйста, пледом…
И, когда Ракитин прикрыл пледом, Неволин промолвил:
— А то знобит… И дышать трудно… Не следовало много говорить…
Ракитин обещал зайти вечером.
Очутившись за дверями, он облегченно и радостно вздохнул. И оттого, что освободился от Неволина, и оттого, что сам он не умирающий, а здоровый, цветущий человек и пойдет, куда угодно.
“Бедняга. Что ж, всем надо умирать!” — подумал Ракитин.
И даже почувствовал к “бедняге” неприязнь. Придется все-таки заходить к нему, врать об его поправлении и испытывать неприятные впечатления при виде этого разлагающегося человека.
— И ведь воображает, что поправится! — не без удивления мысленно проговорил Ракитин.
XI
Ракитин нашел хозяйку в столовой.
Он попросил ее немедленно послать за сиделкой.
И вдруг вспомнил, что обещал сделать визит одной даме, с которой встречался в Петербурге и недавно встретился в Монтре. И он решил сейчас же ехать. По крайней мере, развлечется.
— Я не буду обедать сегодня, госпожа Шварц! — объявил Ракитин.
И нашел нужным прибавить:
— Обедаю в Веве… С одной знакомой.
— О, monsieur! — шутливо-строго сказала хозяйка и погрозила пальцем.
— Вы что же думаете? — смеясь, спросил Ракитин.
— Вы ведь опасный человек…
Ракитин от удовольствия вспыхнул. Он как-то особенно победоносно затеребил бородку и с преувеличенной напускной скромностью проговорил:
— Увы! И стар, и толст, и уж никому не опасен! До свидания. И, пожалуйста, сиделку.
— Сию минуту! — И хозяйка надавила кнопку. — Видно, какой вы старый!.. Bonne chance! [8] — значительно промолвила госпожа Шварц с веселой поощряющей улыбкой.
И, сразу переходя в деловой тон и делаясь любезно-серьезной, прибавила:
— Вы знаете условия пансиона?
— Какие?
— Если не обедаете дома, плата за обед не исключается… Я обязана предупредить… Извините…
— Знаю! Знаю!
