делать. Если я настолько глубоко оказалась замешена во всей этой каше, значит, мне ее и расхлебывать…
Глава 44
Но долго придумывать, что для этого сделать, мне не пришлось.
Наступил пятый вечер моего «заточения». Тот самый вечер, при воспоминании о котором я до сих пор содрогаюсь в ужасе и не могу уснуть. Иногда кажется, что это не больше, чем плохой сон. С трудом верится, что все могло произойти именно так. Но другого сценария в моей судьбе не предвиделось.
Я снова сидела в своей комнате. Снова голову наполняли все те же мысли о безысходности, бессилии, и в то же время в душе кипела злоба из-за собственного бездействия.
Я вспоминала Егора. Но каждый раз, когда в памяти всплывал его четкий образ, он тут же был разрушен совершенно другим. Черты Егора преображались в Кирилла Чадаева, словно ангел преображался в дьявола. Алиса Боднер была права, Кирилл украл мою душу.
Нет слов, чтобы объяснить, как сильно я его ненавидела.
Боялась ли я его?
Скорее это был страх, что Кирилл победит. Что каким-то образом ему удастся уйти от правосудия и тогда он сможет и дальше очаровывать людей своей красотой и умом, играть с их сознаниями, как с забавными игрушками.
Да, я боялась именно этого. Что ему, в конце концов, удастся обвести всех вокруг пальца. В тот момент я готова была пойти на все, лишь бы остановить его.
Хорошенько все обдумав за эти дни, я решила составить письменное завещание. Как-то среди ночи мне явилась мрачная мысль, что я, быть может, так никогда и не попаду в столицу, не смогу осуществить своих планов. Возможно, это был всего лишь приступ паники, либо – голос интуиции. В любом случае, завещание было необходимо. Возможно, я просто понимала, что не смогу отпустить Кирилла. Что скорее соглашусь стать его жертвой, чем допущу это. Что рано или поздно, я все же столкнусь с ним лицом к лицу, и тогда… Только небесам известно, что ждет нас обоих!
Я никому не говорила о своих опасениях. Просто села и написала, что в случае моей гибели, передаю право собственности на гостиницу сыну Егора. Затем аккуратно сложила листок и положила его в верхний ящик стола. Наверное, то был знак, потому что меньше чем через минуту раздался телефонный звонок.
Я могла бы не снять трубку, потому что в тот момент возле телефона мог оказаться кто угодно другой, отец, к примеру, или бабуля. Но все члены моей семьи находились в большом зале и смотрели домашнее видео. Они не успели услышать звонка, потому что когда я вышла из своей комнаты, направляясь в душ, трубка радиотелефона в прихожей тихонько визгнула и я стремительно сняла ее с аппарата.
Как после этого не верить в судьбу, в то, что она лично предзнаменует нашу участь, вводит незаметно в поток событий, если оглядываясь, ты уже не представляешь, что могло быть иначе…
– Анна?
Я бы не спутала этот голос ни с каким другим из миллиона.
Я метнула быстрый взгляд через прихожую, убеждаясь, что дверь, за которой находились мои родители прикрыта, и поспешила вернуться назад в комнату.
– Значит, пьеса еще не дописана, – спросила я. – И что теперь? В ход идет импровизация? Какая никчемная игра! Говорю это, как первоклассный театральный критик!
– Это самая бездарная пьеса… – Он говорил тихо, и лишь едва различимая интонация давала мне понять истинную суть его слов. Он был обречен. – Но дописать ее мы должны сами. У нас для этого слишком мало времени…
Не могу передать словами, как тяжело мне было слышать его голос. Я понимала, что этот голос принадлежит убийце, но ничего не могла поделать с тем, какие ассоциации он вызывал в моей душе. Я знала уже тогда, что решусь на самый безумный поступок в жизни. Знала, что именно я должна наказать Кирилла. Что больше никто не имеет права это сделать.
– Послушай, – Продолжал его дрожащий, но ангельски проникновенный и чистый голос. – Послушай последний раз. Суть моей пьесы такова:
«Все знали, что вместо сердца у него лед. Но она продолжала верить, продолжала идти, в силу данного ему обещания… Голос ее сердца был сильнее любого другого голоса. Ничто не могло остановить ее на пути к замку королевы, стоящему на воде, потому что она знала – он там… Она прошла сквозь страх и боль, но успела. Успела к наступлению ночи, потому что после той ночи его сердце навсегда перестало бы биться… Но стоило Герде не успеть, и она никогда не узнала бы правды…»
– Повторяю последний раз, – отрезала я безразлично. – Пьеса безнадежна, игра никчемна!
И выключила телефон.
Но мы поняли друг друга. В отличии от тех людей, что сидели сейчас на прослушке. Все сказанное походило на бред.
От волнения я задыхалась.
Он сделал первый шаг. Он снова играл со мной. И у меня не было другого выбора – только подыгрывать. Ведь иначе «она никогда не узнала бы правды…». Только вот что было его правдой?
Он снова заманивал меня в ловушку.
« Она продолжала верить, продолжала идти, в силу данного ему обещания…»
Он хочет, чтобы я снова верила ему. Апеллирует тем, что «дописать ее дожны мы». Надеется на мою слабость?
Либо сам слаб настолько, что потерял веру в свою игру?
Он дал понять, что если я не встречусь с ним сегодня, будет поздно. Я должна была немедленно отправляться за город, к даче с озером: «… к замку королевы, стоящему на воде…».
Такое обстоятельство лишь разжигало и усиливало нетерпение, пришлось сделать над собою усилие, чтобы обуздать его. К счастью, это все еще было мне подвластно.
Пусть даже не надеется, будто что-то помешает мне с ним увидеться! О, я сдержу свое обещание! Пусть даже оно будет последним в моей жизни.
Я услышала, как в дверь моей спальни негромко постучали и поспешила набрать номер пиццерии. К тому моменту, когда я ответила, что можно войти, в телефоне уже раздался голос официанта.
В комнату вошел папа.
– Мне показалось, или ты разговариваешь с кем-то по телефону?
Я кивнула.
– Заказываю пиццу.
– О! Закажи тогда и мне. Большую с сыром и грибами.
Я продиктовала заказ и выключила телефон.
– Сказали, доставка через десять минут.
В моей голове к тому времени уже созрел план побега, и я была уверена в себе на миллион процентов. Еще десять минут назад я ничего не способна была придумать, но, как часто случается в жизни, самые смелые решения приходят неожиданно, в самый критический момент, когда деваться просто некуда.
Отец присел на край кровати.
– Мы смотрим одно старое видео из цикла «отдых на море». – Он ностальгически улыбнулся. – Тебе тогда было семь лет, и я учил тебя плавать. Незадолго до этого ты тонула в реке, а потом нам пришлось бороться со страхом воды… Тем летом мы его, наконец, перебороли. А потом тебя вообще не возможно было выманить из воды, как Ихтиандра…
Мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы.
