— Тигр, Тигр!
— Спаси меня боже, — промолвил Салман, машинально отряхивая костюм от пыли. — Мне показалось, что меня толкнула лошадь. Хорошо, что хоть термос уцелел, а то досталось бы мне от тетушки. Боже, но это же Джавид!
Задыхаясь от бега, Джавид спустился с поворота, ведущего к отелю, на дорогу к Брукхиллу и тут столкнулся с ними.
— Привет, — бросил он задыхаясь.
Тигр пробежал вперед, описал несколько кругов и, тяжело дыша, вернулся к хозяину. Высунув язык, роняя на землю слюну, собака принялась обнюхивать паланкин. Нафис попросила убрать собаку.
Джавид ухитрился поймать Тигра за цепь и велел ему идти у ноги. Он спросил, как Нафис себя чувствует.
— Простудилась немного, — сказала Нафис и в подтверждение закашляла.
— Это я заметил. Смотри, как покраснел нос, — сказал Джавид. — Ты лечишься? Или во всем полагаешься на природу?
— Это все мелочи — простуда, лечение, природа, — сказал Салман. — Главную беду вы уже заметили: красный нос. Что будет, если послезавтра на обеде каждый обратит внимание именно на это?
Джавид рассмеялся.
— Есть о чем беспокоиться. До послезавтра еще далеко. Да, Нафис, твоя мама прислала мне записку. Мне приказано обеспечить обед напитками. Будет пир?
— Да. Приезжают мамины и папины друзья.
— А твои?
— А у нее их нет. Бедняжка совсем одинока, Поэты урду называют таких «Юсуфом, отставшим от каравана».
— А вы? — заинтересованно спросил Джавид. — Вы ей не друг?
— Я брат. Кто принимает братьев в расчет? В наше время обращать внимание на братьев считается признаком дурного тона. В них нуждаются только тогда, когда требуется провожатый. Хотя нет, совсем было забыл, есть у нее один друг. Он и мне друг, хотя у него есть один недостаток: не любит ездить в горы; он приедет в горы лишь тогда, когда на горные курорты переберется весь индийский народ. Да и тогда народ, очевидно, скажет ему, что тут уже все забито, теснота неимоверная и лучше было бы ему уехать отсюда, уступить место другим во имя блага народного…
Нафис и Джавид рассмеялись.
Паланкин пополз по склону к Счастливой вилле. Носильщики шли быстро. На подъеме Салман и Джавид отстали.
— Могу я спросить, чем вы занимаетесь? — поинтересовался Джавид.
— Живу. В Канпуре. Меня совершенно не интересует учеба и эти вечные экзамены, но отец приказывает сдавать их, и я сдаю. Когда станет совсем невмоготу, срежусь.
— А чем же вы интересуетесь? — полюбопытствовал Джавид.
— По-настоящему меня интересует лишь выявление чужих секретов, скрытых мотивов поведения людей. Интересно заглянуть и вытащить на свет грязную подоплеку, скрытую внешним лоском общества. Большие возможности для этого дает журналистика. Но мой отец — юрист и твердо убежден, что каждый разумный человек должен обладать дипломом, свидетельствующим о юридическом образовании. Я приехал к матери Нафис лишь затем, что она вступилась за меня. Отец относится к ней с большим уважением. Вот я и подумал, что сумею использовать эту родственную связь и она поможет мне перейти к журналистике.
— У вас с ними, кажется, давняя дружба… семейные связи.
— Да, считайте, что родственные. Мой отец и отец Нафис вместе учились в Аллахабадском университете, мы с Нафис в Лакнау, а если даст бог, то мои дети будут учиться в каком-нибудь университете с детьми Нафис. Чем занимаетесь вы?
— Я работаю в департаменте общественного благосостояния. Среднее образование получил в колледже Шервуда, дома занимался с гувернанткой. Но когда отменили заминдарство, наши доходы резко сократились, пришлось бросить учебу и поступить на службу.
— Ну и правильно. Велико ли дело, что я сдал экзамен на степень магистра… Или вот наш друг, двоюродный брат Нафис, о котором я говорил и который сначала и до конца всегда был первым учеником. Посмотрим, какую перепелку пошлет ему за это судьба. — Он вдруг вспомнил: — Вы не смотрели сегодня газеты? Должны быть опубликованы результаты экзаменов на степень магистра искусств в университете Лакнау.
— Есть уже, — подтвердил Джавид.
— Есть? Где? — нетерпеливо спросил Салман.
— В «Нэйшнл».
— Боже мой! Тетя так привержена ко всему английскому, что не признает ничего, кроме «Стэйтсмена». Если вам не трудно, давайте спустимся вниз и купим «Нэйшнл».
Они повернули назад.
Нафис сидела на постели, обложившись подушками, с теплым шарфом на плечах и ногами, укутанными в одеяло. В руках она держала чашку с отваром.
— Но, милая мамочка! О боже, до чего же противно! Такой невкусный отвар, меня того и гляди вырвет. Да я здорова, мне уже сделали растирание, не буду я пить эту дрянь!
Госпожа набросила на себя шелковое одеяло и закурила.
— А где это Нилам до сих пор? Эй, Гафур, принеси-ка соли — белой, столовой. А как же обед, Нафис? Так и будешь сидеть в постели? О чем это я только что говорила? Да, Нилам, наверное, не застала миссис Тандан, вот и задержалась…
Вошел Гафур и принес соль и чайную ложку.
— Госпожа, она пришла, — доложил он. — Она плачет, наверное, где-нибудь упала и ушиблась.
— Ай-ай, — встревожилась госпожа. — Надеюсь, она не вывихнула ногу? Кто будет бегать с поручениями? Узнай, нет ли вывихов и переломов. Да позвони доктору Панту. Скажи, что…
В это время дверь распахнулась, и Салман с порога крикнул:
— Вот и мы, тетя!
Госпожа вытянула шею и попыталась рассмотреть, кто стоял позади Салмана.
— Кто там? Джавид? И Джавид пришел? Входите, входите.
Первым вошел Салман, за ним — Джавид. Салман держал в руке газету. Он протянул ее Нафис.
— Держи. Господина Юсуфа на этот раз подвесили.
Нафис поставила чашку на стол и принялась лихорадочно листать газету. Джавид наблюдал за ней. Она нашла то, что искала, и рассмеялась:
— И не стыдно тебе, Салман, так пугать? Подвесили! Он снова первый. Посмотри, мама! — И она протянула газету матери.
— Я и сказал «подвесили», — заметил Салман. — Когда подвесят, человек находится где-то вверху. Да ведь ты училась в английской школе, где тебе понимать урду.
Он встал, взял со стола сумочку тети и подал ей. Она вытащила оттуда очки, не спеша надела их и стала читать.
Джавид подвинул свой стул поближе к Нафис.
— Когда я входил сюда, то слышал, что тетушка послала Гафура за врачом. Тебе стало хуже? — спросил он вполголоса.
— Нет, это Нилам. Она ходила в Брукхилл передать приглашение миссис Тандан, вернулась и плачет не переставая. Мама боится, что она вывихнула или сломала ногу.
— При чем тут ноги, — сказал Салман. — Просто испортилось настроение. Она ведь такая: поссорится с поваром — и тут же у нее лихорадка, повздорит с мунши — сразу болит голова, поцапается со сторожем — подхватывает ангину. А на этот раз у нее, кажется, болит сердце.
Он повернулся к Джавиду, хотел что-то сказать, но, увидев, как тот побледнел, замолчал.
— Вывих — очень болезненная штука, — пролепетал Джавид, пряча от собеседника глаза. Он
