медных паутин, полимеризированных спиралей и блаженства на жидких кристаллах осыпали золушку техноблестяшками, умными, как арифметика, и прелестными, словно музыка. Механизмы, подобные нежному объятию. Свеженький, только что с завода, панцирь учтиво-мягко охватил её, с приятно охлаждающей душу беглостью движений, и она встала со стола и за сопровождающим проследовала, струясь, в тренировочный зал.
Там ждала Марионетта.
— Сегодня начнёшь тренировки по прыжкам в высоту, — сказала она.
— В высоту? — заныла Кимба. — Я сроду в высоту не прыгала. — И соврала, потому что уже она ощущала в себе все нужные для этого знания, передававшиеся её движениям. Её механизм погрузился в высшую спортивную математику: угол сгибания голеностопного сустава и прочий баллистически выверенный прыг-скок-гоп-хлоп.
Информация ударила в мозг как доза, как зависимость от никогда прежде не испытанного кайфа. И вот уже планка её манила, ощутить, попробовать, и подход, словно танец, — пять широких шагов, потом четыре покороче, всё быстрее, с округлым заходом на планку. И парабола вверх и через планку, и она взяла три метра двадцать, как будто всю жизнь только этим и занималась…
И с каждым подходом она набирала высоту. Пять метров. Семь. День за днём, выше и выше.
Пока однажды утром она не поставила десять метров. Перестаралась в толчке и расколотила череп об потолочную балку. И пока летела вниз, умерла от обширной черепно-мозговой травмы.
Панцирь продолжал тренироваться ещё неделю.
И никто ведь и не догадался бы — поняли только, когда труп внутри вонять начал.
Рождество чумы
Мистер Вейль страдал аллергией на рекламу.
Даже от самого ненавязчивого ролика у него серьезно ухудшалось самочувствие и по коже начинали расходиться нездорово-розовые пятна с четко очерченными краями, похожие на странный солнечный ожог, как будто он позагорал в сворачивающих кровь отсветах нейтронной звезды.
И аллергия эта была ему ну крайне некстати — не в последнюю очередь потому, что он работал главным текстовиком в компании «Утилита Ворд Смит 4.5 и сыновья», наиглавнейшем рекламном агентстве всего города.
А также потому, что из-за неё он не мог выходить из своей квартиры. Вообще не мог.
Потому что реклама была везде.
Сам Вейль утверждал, что рекламная индустрия потеряла контроль над своим детищем. Рекламы образовали свою собственную, независимую биосферу.
И с каждым днём они всё лучше приспосабливались.
Новые, самосовершенствующиеся виды возникали каждый день: документоклама, валютоклама, эротоклама… Вечная ночь, исполненная снующих чудовищ, — и Вейль знал, что он был законной добычей даже слабейшего из этих хищников…
Раздался звонок в дверь. Как обычно, в 6 часов вечера.
С тех пор как Вейль подцепил аллергию, он невзлюбил отпирать дверь. С тех пор как он заблокировался в своей квартире, словно в бункере, и продезинфицировал её от самых микроскопических частичек маркетинга, он терпеть не мог открывать её обратно в мир, пропитанный рекламой всех родов — кишащий объявлениями во всех мыслимых и немыслимых средствах информации…
Но он таки отворил дверь. На эту гостью он мог положиться: она покорно соблюдала все его разнообразные меры антирекламной предосторожности, хотя бы только из желания сделать ему приятное. Она была человек скрупулёзный, с чёткими понятиями о гигиене. Врач, как-никак.
Хотя пришла она по вызову вовсе не к нему.
Доктор Юта Кребс пришла к компьютеру Вейля, который тоже недужил уже несколько недель. Это был млекопитающий процессор — двухметровый европеоидный куботел свисал с потолка ванной Вейля на переплетениях кишковатых желез. Жиропроводники вели к двум дыркам, помеченным татуировками: ВХОД и ВЫХОД. Идущий из дырки ВЫХОД проводник, из которого сочилась горчичного цвета жижа, оканчивался в сливном отверстии на полу. В дырку ВХОД была воткнута особая питательная трубка, и её закраина обросла слежавшейся коркой.
Вейль любил работать с живым компьютером за ту естественность, которую, по его ощущению, тот придавал его работе (не столько сочинительство, сколько выращивание и селекция новых пород рекламного скота), — но и сам понимал, что порой был слишком брезглив, чтобы обеспечить тому положенный уход и заботу…
Кребс пришла в ужас.
— Посмотрите, до чего вы довели устройство! — вскричала она. — Демиелинизированный, обезвоженный… Вы хоть купали его сегодня, мистер Вейль?
— Я был занят другими делами, — ответил он, разглядывая свои многочисленные кожные казни египетские в ванном зеркале. — И называйте меня просто Ной.
— А сюда посмотрите, — продолжала Кребс, — вот вокруг этих сфинктеров ввода данных: воспаление, отёк, шелушение и кожные высыпания. Как будто его держали на солнце.
Вейль повернулся и тут только в первый раз заметил шелушащееся покраснение на здоровой, кровь с молоком, коже куботела.
— А ведь и правда, похоже на солнечный ожог, — сказал он.
— Или на аллергию, — подзудила его Кребс. За всю свою практику она не раз встречалась со случаями нелепейшей чувствительности (у одного пациента так вообще была аллергия на антиаллергенные препараты), а вот в аллергию Вейля она нисколечко не верила. По её утверждению, недуг его носил психосоматический характер: приступы угрызений совести — что среди рекламщиков такое же профессиональное заболевание, как, скажем, кессонная болезнь у водолазов или у машинисток писчий спазм — брали над ним верх и выражались посредством реакции тканей.
Не аллергия — как она однажды выразилась, — а аллегория.
Но Вейль не клюнул на наживку. Весь в себе, он с нездоровым вниманием рассматривал кожу компьютера.
— Мистер Вейль, а вам не пора бы вернуться на работу? — мягко сказала Кребс. Она и сама работала по контракту на Ворд Смит, обеспечивала уход за био-ИТ фирмы. — Они там в агентстве по вас скучают. Все были в таком восторге от вашей дерматитной рекламы. — Она имела в виду одну из самых его дерзких рекламных кампаний — патоген, который вызывал на теле потребителей сыпь в виде рекламы одного фирменного лосьона, который один только и мог её вылечить.
— Да, но…
— А эти ваши блиц-рекламы: разумные маркетинговые лучи, безжалостные, раскалённые добела — экспонентные «умные рекламы», с изумительной точностью выявляющие профиль потребителя…
— Ну, не такие уж и…
— Вы один из самых дерзновенных рекламщиков фирмы. Я начинаю за вас волноваться — если вы всё так и будете держаться на расстоянии, ваше положение в агентстве может стать уязвимым.
— Доктор, мы всё это с вами уже обсуждали много раз, — устало ответил Вейль. — От одной мысли, что мне придётся возвращаться, у меня усиливаются все симптомы — все эти рекламные объявления, требующие к себе внимания; все они — утверждающие нечто прямо противоположное истине.
Кребс безнадежно покачала головой и отвернулась.
— Ну как хотите, мистер Вейль, — сказала она. Собираясь уходить, она протянула ему тюбик с мазью. — Вот вам от меня в подарок.
— Что это?
— Крем для кожи, — сказала она, в последний раз осматривая куботела. — Наносить на поврежденные участки два раза в день.
