— Бред! — произнес Брыксин и смахнул пот со лба.
— Слушай, я старый человек, — проговорил Резо, наливая себе водки в стакан. — Я устал от человеческой глупости. Ты знаешь, сколько я на нарах чалился? Сорок лет… Сейчас я хочу отдохнуть, понял? Не понял… Короче, генацвале! Не сделаешь, о чем прошу, убью. Теперь понял?
— Теперь понял, — обреченно проговорил Брыксин.
— Как я устал! — снова проговорил Резо Кутаисский, вор в законе.
Телефонный звонок застал Салова в самом конце рабочего дня, как раз в тот момент, когда он собирался отправляться домой, где его ждала жена, ждал накрытый праздничный стол. Сегодня исполнилось ровно десять лет со дня свадьбы Салова, и он собирался отметить это событие в тесном семейном кругу. В принципе, Надя была его второй женой, от которой у него не было детей. Зато был сын от первого брака. Но ему Салов всегда помогал чем мог. Вот и сейчас его сын учился в престижном колледже в Англии.
— Кто говорит? — спросил Василий Степанович, подняв трубку. — Толя? Какой еще Толя? Брыксин?.. Какого дьявола?! Что тебе еще надо, сукин сын?! Ты еще набрался наглости мне звонить после всего, что натворил? Я просто тебе поражаюсь! — неожиданно Салов поутих, словно припомнил что-то чрезвычайно важное, в полной мере зависящее только от Брыксина, и потому заговорил на полтона ниже, чем раньше. — Ну зачем ты это сделал, а? Как? Что?.. Ты хочешь обратно? Но это же..! Мне нужен Крупин, мне нужен чемоданчик со штаммом… Ты что, хочешь все это мне вернуть? Другой разговор!.. Привези мне прямо сегодня… Не можешь? А завтра? Сможешь? Прекрасно! Договорились, я буду ждать звонка…
Положив трубку, Василий Степанович перевел дух. Чего-чего, но подобного поворота событий он никак не ожидал.
«Неплохо, — думал он. — Совсем неплохо! На должность куратора охраны я Толю, конечно же, больше не поставлю. Но дать ему менее ответственную должность, пожалуй, смогу. Нет, все-таки что ни говори, а друг детства есть друг детства! С другом всегда можно договориться…»
В этот момент на пульте у Салова загорелся красный огонек вызова.
— Что там еще? — спросил он недовольным тоном.
— К вам прибыл господин Нгомо! — проговорил голос секретарши. — Он хочет вас видеть по срочном уделу.
— Пригласи, — безнадежно проговорил Василий Степанович, чувствуя, что основательно опаздывает на домашний праздник.
Мулат выглядел подуставшим.
— Как наши дела? — спросил он первым делом, войдя в кабинет президента фирмы «Терек», как в свой собственный.
— Только что звонил Брыксин, — сказал Салов. — Я намерен восстановить его на работе…
— Зачем? — удивленно спросил Нгомо, округлив глаза от неожиданности.
— Так надо!
— Не надо! — жестко отрезал мулат.
— Но я же не могу иначе!.. — вскричал Василий Степанович, хватаясь за голову.
— У вас имеется видеосистема? — неожиданно спросил Нгомо.
— Конечно… — непонимающе таращась на мулата, проговорил Салов.
— Тогда посмотрите вот эту пленку, — сказал Нгомо, передавая видеокассету Салову.
— Что там?
— Включите и сами увидите.
Василий Степанович так осторожно взял в руку кассету, как берут ядовитого гада, и, повернувшись в кресле, вставил ее в видеомагнитофон. Затем включил телевизор. То, что он увидел на экране, повергло его в ужас, потрясло до глубины души.
— Это же мой сын, Сережа!.. Он находится у вас?! — Салов спросил это так, словно его душили.
— Юноше очень нравится наша община, — мягко улыбнулся Нгомо. — Он твердо решил на какое-то время оставить свой колледж и всего себя посвятить служению нашему божеству.
— Да, я все понял… — безжизненно проговорил Василий Степанович. — Что я должен для вас еще сделать?
— Для начала сообщите о звонке Брыксина на Лубянку. А потом…
— Хорошо! Я все сделаю! Но только…
Салов не стал договаривать, лишь махнул рукой. В этот день он, неплохой спортсмен в прошлом, почувствовал, что у него болит сердце. Его так прихватило, что Нгомо вынужден был дать ему таблетку валидола, который всегда носил при себе. Он тоже очень боялся, что у него когда-нибудь может отказать сердце.
Глава 17. Чумной бунт
Прошка, которого многие в Москве называли Блаженным, чувствовал себя больным и разбитым. Всю ночь он провел на одной из московских окраин, неподалеку от Варварских ворот, а ранним утром поплелся к воротам, зная, что через них в город въедут возчики из деревень, привозившие продукты на базары. Возчики никогда еще не отказывали Прошке в милостыне: то хлебца подадут, а то и сушеную рыбину. Вот и теперь он надеялся на милосердие селян, на то, что они не дадут ему помереть с голодухи.
Встав еще до открытия ворот на своем привычном месте, Прошка почувствовал себя намного лучше. Закрыв глаза, он терпеливо дожидался, когда служивые люди отопрут ворота, но так и не дождался.
— С сегодняшнего дня приказом губернатора закрыт въезд и выезд из города до высочайшего соизволения! — прокричал полицейский чин.
Услышав это, Прошка опустился прямо в придорожную пыль, ноги больше не держали его, тело не слушалось. Только глаза, обращенные к небу с немой мольбой, продолжали жить. Тогда-то Прошка и увидел ЭТО. Как он потом рассказывал всем и каждому на улицах Москвы, ЭТО было солнечным лучом, указующим на одну из небольших оконцев-бойниц на крепостной стене рядом с Варварскими воротами. Вглядевшись пристальнее в то место, куда указывал солнечный зайчик, Прошка совершенно отчетливо увидел в том месте женский лик неземной красоты.
Встав на колени, он нашел в себе силы подползти к стене поближе. И тогда увидел икону, на которой изображалась Боголюбская Богоматерь. Она улыбнулась несчастному и перекрестила его. И тут же Прошка почувствовал себя совершенно здоровым и сытым. Так хорошо ему никогда еще не бывало…
Московский люд, замученный моровым поветрием, замордованный командами «черных дьяволов» — расконвоированных каторжников, прослышав о явлении чудесной иконы Богоматери, исцеляющей от чумы, валом повалил к Варварским воротам. Пережившие страшные весну и лето 1771 года москвичи ехали, шли, ползли со всех концов Первопрестольной, надеясь на заступничество Богоматери от «черной смерти»…
Архимандрит Амвросий узнал о чудесном явлении иконы Боголюбской Богоматери в числе первых, как и полагалось церковному иерарху. Вместе со всем православным людом он испытал поначалу восторг и изумление от этого события. Однако радовался он недолго. Другие мысли переполнили его голову. Представив себе то, чем отзовется известие об этом божественном явлении в сердцах простых христиан, он страшно испугался. Испугался за свою паству, которая, собравшись возле узких Варварских ворот, станет всенепременно жертвой той же моровой язвы еще быстрее. Ведь он, будучи человеком просвещенным, хорошо знал, что во время эпидемии чумы любые сборища людей смертельно опасны. Чтобы избежать этого, Амвросий распорядился снять икону Боголюбской и перенести ее в близлежащую церковь. Но это уже не помогло…
Ко второй половине дня все пространство у крепостной стены между Ильинскими и Варварскими воротами запрудила гомонящая на все лады разношерстная людская масса.
— Где?! Где же она?! Где наша святая заступница?! — слышались то там, то здесь удивленные
