научной работы. Дни теперь были заполнены постоянными разъездами в поисках тайных чумных захоронений, от которых могли произойти новые заражения, а большую часть ночей он проводил в «Сухаревских погребах», где было организовано небольшое производство по изготовлению окуривательных порошков против чумной заразы.
В один из особенно студеных январских дней 1772 года в «Сухаревские погреба» к Константину Осиповичу заглянул доктор Самойлович, исхудавший до невозможности. При этом все же его живое подвижное лицо было по-прежнему улыбчиво и дружелюбно.
Добрые друзья, уединившись за чаркой водки, поговорили о том, что волновало обоих.
— Кажется, зараза пошла на убыль, — произнес доктор Данила, согревая озябшие пальцы рук у открытой дверцы русской печки, в которой весело потрескивали горевшие березовые поленья. — По крайней мере, первичных больных в Симоновом монастыре резко поуменьшилось. Это обнадеживает.
— Мороза она, проклятая, не переносит, это правда, — устало проговорил Ягельский, наливая себе и Самойловичу по второй чарке. — Давайте за это самое и выпьем. Чтобы к весне с ней было покончено.
— Ваши бы слова, уважаемый Константин Осипович, да Богу в уши! Выпьем за это обязательно!
От третьей чарки доктор Данила отказался, на что Ягельский только добродушно проворчал:
— Эх, молодежь! Не та молодежь нынче, не та! А мы в ваши годы покрепче были… Куда как!
Самойлович перевел разговор на другую тему.
— Я слышал, что его сиятельство граф Орлов привез с собою из Санкт-Петербурга деньги для больных. Это правда?
— Правда! Четыреста тысяч рублей ассигнациями…
— Ого! Да это же огромные деньги. И кому будут платить? — поинтересовался Самойлович.
— Больные будут обеспечены бесплатным питанием и одеждой. При выписке из карантина или больницы будет выдаваться единовременная денежная помощь. Женатым — по десять рублей, а холостым — по пять.
— Весьма своевременная помощь, — радостно потер руки доктор Данила. — Теперь удастся решать многие проблемы гораздо эффективнее. Ну, с этим все ясно. А как ваши дела?
— Сделался настоящим специалистом по отысканию тайных захоронений, будто ищейка. Нюхом чую, где они закопаны. Почти тысячу могил отыскал. Ничего не попишешь, приходится раскапывать их, а трупы придавать очистительному огню… Кстати, друг мой, — неожиданно перешел на другую тему Ягельский, — настоятельно советую вам поехать за границу для подготовки и защиты докторской диссертации, как только покончим с чумой в Москве. Надо, друг мой, надо!
— Это когда еще будет! — отмахнулся от этого предложения Самойлович. — Я пытался добиться права защиты докторской диссертации в нашей Государственной медицинской коллегии. Какое! Господа иностранцы, засевшие там, близко не подпускают нашего брата из российских лекарей. Боятся, видимо, утратить свою монополию на господство в нашей медицине.
— Ну, об этом я знаю лучше вас, — тяжело вздохнув, произнес Ягельский. — И потому еще раз повторяю: как только будет возможность, сразу же поезжайте за границу, в Страсбургский или Лейденский университеты. Там защититесь, а сюда прибудете уже при всех регалиях. Тогда уж наши иностранцы ничего супротив вас сделать не смогут…
Самойлович долго смотрел на языки пламени, резвившиеся в печке, а потом сказал:
— Нелегкая у нас с вами работа, Константин Осипович!..
— Да, трудная! — неожиданно развеселился Ягельский. — В такое уж время Бог сподобил явиться нам на этот свет. Ничего не попишешь! Но жизнь и в наши чумные времена берет свое. Слышали про новость о графе Орлове?
— Нет. А что такое?
— Как же! Женится наш спаситель и избавитель, женится!
— Любопытно! Фаворит императрицы женится? Это что-то невероятное…
— И тем не менее это так, — выпив еще чарку, произнес Ягельский, утирая губы тыльной стороной ладони. — Женится его сиятельство Григорий Григорьевич на Марье — младшей дочери графа Салтыкова.
— Ого-го! А это вторая новость, которая будет похлеще первой, — сказал Самойлович, отведывая моченого яблока из миски.
— Да, наш славный вояка, отсидевшись в загородном имении, решил возвернуться в Москву. А чтобы, значит, заслужить прощения у императрицы, решил пожертвовать собственной дочерью. Это хитрый ход!
— Жаль бедную девушку, — печально произнес доктор Данила.
— Она была влюблена в поручика Никиту Дутова, преставившегося от чумы в Николо-Угрешском, — просветил приятеля Ягельский. — Вот и выходит, что недолго страдало ее сердечко по утраченному возлюбленному…
— Как знать, батенька, как знать! В душу человеческую даже нам, лекарям, заглянуть не дано. Это Промысел Божий.
— Что верно, то верно. Выпьем за жениха и невесту! — предложил изрядно захмелевший Константин Осипович, и доктор Данила не смог найти предлог для отказа.
— Выпьем, — сказал он. — За счастье грех не выпить…
Вот что писал в книге «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» Дмитрий Бантыш-Каменский еще в 1840 году о судьбе московского генерал-губернатора графа П.С. Салтыкова:
«…Все утихло — и Салтыков возвратился в Москву. Доверенность к нему императрицы приметным образом охладела. Он просил увольнения от всех дел и отставлен 7 апреля 1772 года, с похвалою знатной его службы предкам Ее Величества.
Недолго граф Петр Семенович скрывал в подмосковной усадьбе свою душевную скорбь: в декабре месяце она прекратила жизнь его. Оледенелый труп знаменитого полководца положен был во гроб печальными служителями; почетные регалии окружали его: три ленты (орденские — Святого апостола Андрея, Святого Александра Невского и Белого орла), фельдмаршальский жезл, две шпаги, украшенные бриллиантами. В Москве распространившаяся молва о кончине бывшего ее начальника опечалила жителей, но новый градодержатель, зная, что покойник находился в опале у двора, не делал никаких распоряжений относительно похорон. Покоритель Эльбинга, разбивший две армии Пруссии, оставался забытым!
…Вдруг отворяется с шумом дверь в траурную комнату, входит в нее величественный воин в генерал-аншефском мундире, в лентах Андреевской и Георгиевской, склоняет перед бренными останками победоносную голову, обнажает меч и, став у гроба, произносит вслух: “До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены!”
Кому из россиян не известен этот благородный подвиг графа Панина! Прекрасный предмет для живописцев: изображение покорителя Бендер у гроба победителя при Франкфурте!»
Пожалуй, лучше о кончине графа Салтыкова и не скажешь, даже пытаться нечего.
Глава 25. Прессинг по всему полю
Телеграмму, содержавшую странный текст, Краснов получил вечером во вторник. А до этого он успел получить нагоняй от начальства за то, что затягивает оперативное расследование порученного ему дела.
— Дело, которым вы занимаетесь, — сурово сдвинув брови к переносице, произнес Ветлугин, — числится у нас в разряде особо важных. Поэтому напоминаю, вы можете использовать все доступные средства по грифу «Экстра».
«Это как термин “cito” в медицине, что в переводе с латинского означает “быстро”», — подумалось майору.
