Последние три дня, проведенные мною в горной лаборатории после отправки телеграммы в Москву, ознаменовались исчезновением Нгомо. Он появился через два дня, веселый и довольный жизнью.
— Все готово к переезду на новое место, Александр Григорьевич. Остается только получить ваше принципиальное согласие на работу у нас. Мы должны будем заключить с вами некий договор. Я думаю, вы не откажетесь его подписать, когда ознакомитесь с условиями, очень выгодными для вас, — все это Нгомо проговорил без передышки утром в четверг, зайдя в комнату на втором этаже дома-башни, где я как раз занимался утренней гимнастикой.
«Значит, мулат ждет от меня согласие на сотрудничество, — подумал я. — Ну что ж! Может, я его и дам, а может, и нет… Это уж как повернутся обстоятельства».
Вообще-то я искал повод, чтобы потянуть время, не давать прямого ответа на предложение Нгомо. Я ждал, что предпримет Вадим Краснов для того, чтобы помочь мне выпутаться из сложившейся ситуации.
— И куда же вы собираетесь меня перевезти? — спросил я у махариши, поскольку этот вопрос был весьма существенным: ведь если меня перевезут, то Краснов потеряет мой след…
— Пока это секрет. Вот подпишете договор, пройдете обряд посвящения, тогда и узнаете…
— Что еще за обряд посвящения? — недовольно поморщился я.
— Это не больно… — откровенно ухмыляясь, проговорил Нгомо. — После этого обряда вы забудете о своей прошлой жизни. Все ваши мысли устремятся в будущее. Вы сможете творить без конца и края, поскольку вас не будут отвлекать грешная плоть, сожаление о прошлом, угрызения совести и прочая чепуха. Вы будете как святой дух…
«Вот как! Это что же выходит, они меня просто прикончат?.. — напрягся я. — Нет, не хочу об этом думать! Не может такой человек, как Нгомо, поступить со мной столь безобразным образом…»
Позже, когда я анализировал свои мысли и поступки во время нахождения в горной обители, то невольно задавался мыслями о том, почему при каждой новой встрече с мулатом вел себя как последний дурак. Ведь ясно же было с самого начала, что мне нужно держаться от него и его секты как можно дальше. Но нет, меня почему-то влекло к нему, как мотылька на огонек. Чем это можно было объяснить?
— Сколько у меня еще есть времени на раздумья? — уточнил я.
— У вас нет времени. Впрочем, это не совсем так. У вас есть целая вечность, до полудня сегодняшнего дня. Все нужные документы и все остальное, необходимое для обряда посвящения, мы подготовим…
Нгомо удалился, а я, забросив занятия гимнастикой, снова завалился на кровать. Мне оставили на размышления всего несколько часов, но чем я мог ответить Нгомо? Только согласием. Иного ответа мулат не примет, ведь я уже достаточно много знаю о его делах, и потому живым он меня из своих цепких короткопалых рук просто не выпустит. Не понимал я только одного: зачем Нгомо мое согласие? Ведь он вполне свободно мог заставить меня работать на себя насильно. Видимо, в отношениях со мной он хотел соблюсти некие правила хорошего тона, которые сам же сочинил.
Так вот, я не договорил. Когда позже я анализировал свои мысли и поступки, то пришел к выводу, что уже тогда находился под воздействием неких психотропных средств, которыми меня незаметно пичкали вместе с едой проклятые сектанты. Потому и не мог толком сосредоточиться на плане, который мог бы привести меня к освобождению. Хорошо еще, что я успел послать телеграмму Краснову. Через день-два у меня бы уже и мысли подобной не возникло. Все стало окрашено для меня в розовом свете. Даже этот монстр Нгомо казался мне милым, безобидным троллем из сказок, вошедшим в мою жизнь специально для того, чтобы сделать ее счастливой и беззаботной.
Вначале Нгомо больше заинтересовал меня своим нестандартным поведением, своей необычной психологией. С самого начала мне казалось, что мулат возомнил себя если не самим Господом Богом, то по крайней мере его полномочным представителем на Земле. А подобные «сверхиндивиды», желающие распоряжаться человеческими судьбами по своей прихоти, всегда вызывали у меня чувство профессионального любопытства. Когда-то я даже пытался понять побудительные мотивы действий Гитлера, Муссолини, Пиночета, разобраться в их больной с точки зрения нормального среднего человека психике, но все это было слишком умозрительно. Мне недоставало личных наблюдений. А теперь, когда подобный «сверхчеловек» оказался рядом, во мне проснулся интерес исследователя. Меня притягивала фигура Нгомо, как любопытного ребенка, желающего во что бы то ни стало посмотреть на то, как устроена лягушка внутри. И в то же время я испытывал чувство страха. Стоило Нгомо появиться рядом, услышать его вкрадчивый голос, как меня начинало трясти. А при последнем его появлении у меня даже зачесалось все тело, как при аллергической реакции на вредный для моего здоровья продукт.
«Что же делать? — снова и снова задавался я вопросом и тут же сам отвечал на него: — Согласиться на все предложения, сделанные мне Нгомо. А что мне остается?..»
Я не выдержал внутреннего напряжения, скопившегося во мне, вскочил на ноги и принялся быстро ходить из угла в угол по своей небольшой «келье». И вдруг остановился как вкопанный.
Кажется, неподалеку раздались выстрелы? Сначала один, а потом целая очередь. На эти звуки я отреагировал довольно своеобразно — начал возводить баррикаду из мебели, пытаясь загородить входную дверь в мою комнату.
Я взмок от непривычных физических усилий, но добился своего — шкаф был сдвинут с места и достаточно надежно подпер дверь. На какое-то время я оградил себя от вооруженных охранников, которые наверняка попытаются меня прикончить, чтобы я только живым не попал в руки их врагов. После этого я осторожно выглянул из окна, стараясь разглядеть то, что происходило во дворе дома-башни. Мне частично удалось это сделать, когда я, перегнувшись через подоконник над пропастью до такой степени, что перехватило дыхание от страха и сердце затрепыхалось, как у пойманной птицы, сумел все же заглянуть за угол дома и увидеть часть двора, по которому пробежали двое вооруженных чеченцев. Насколько я понял, они устремились к тропе, по которой можно было спуститься к горной дороге, ведущей в долину. С той стороны, куда они побежали, снова грохнули выстрелы и рванула граната.
Больше я не мог висеть между небом и землей в таком неудобном положении и потому слез с подоконника и, тяжело дыша, уселся на кровать. Что делать дальше, я не знал и потому просто сидел без движений, прислушиваясь к звукам боя. Но выстрелов больше не было. Слышались только голоса людей и топот ног.
Я не выдержал и снова подошел к открытому окну, но тут же отпрянул от него, поскольку в проеме совершенно неожиданно возникли чьи-то ноги в ботинках армейского образца, показавшиеся мне никак не меньше сорок пятого размера. Это был человек, спускавшийся на веревке с крыши. Еще мгновение, и в мою комнату запрыгнул Вадим Краснов собственной персоной.
— Привет, дружище! — сказал он так спокойно, как будто случайно встретил меня где-нибудь на станции московского Метрополитена. — Я получил твою телеграмму!
От всего этого у меня как-то сразу ушли-испарились всевозможные страхи. Мой друг был со мной, и мне нечего больше было опасаться.
— А ты тут неплохо забаррикадировался, — похвалил меня Вадим, критически оглядев шкаф и двери. — Давай теперь возвращать мебель на прежнее место…
Он довольно легко справился со шкафом, открыл дверь и впустил в комнату запыхавшегося молодого горца в необходимых черкеске и папахе.
— Удрал! — переводя дыхание, проговорил горец. — Казбек, говорю, удрал вместе с махаришей!
— Куда они пошли? — быстро спросил Краснов, заметно напрягшись.
— Воспользовались какой-то тайной тропой, — ответил горец.
— Их необходимо перехватить! — распорядился Краснов.
— Попытаюсь…
— Действуй, Коля!
Горец, поправил автомат на груди и, дружески подмигнув мне, помчался вниз, а я недоуменно спросил у Вадима:
— Почему Коля? Он же вроде…
— Что, похож? — улыбнулся Краснов. — Это местный казак по фамилии Семиречный. Боевой парень,
