В мутном городе осенней ночьюНадо мной жар-птица пролетелаИ перо мне в сердце уронила,И нездешним голосом пропела:«Сбереги перо моё литое,Сбереги перо с алмазом ясным —Умывай алмаз горячей кровью,Жди меня, когда он станет красным!»И впилось перо глубоко в сердце;Кровь бежит, струится по алмазу,Но забыл я вещую жар-птицу,Но не вспомнил я её ни разу.Привелось мне смерть найти не в брани,Не в горячем грозном поединке,А в осеннем предрассветном полеВороны скликались на поминки.И с последней смертною тоскою,И с последним стоном и мольбоюПоднял я коснеющие очиИ жар-птицу внял я над собою.Вырвала перо своё жар-птицаС заалевшим на конце алмазомИ спросила: «Помнишь ли ты город,Осень, ночь, фонарь, шипящий газом?Помнишь ли, что думал ты, тоскуя,Что тебе сейчас напоминаю?Знаешь ли, что всё она забыла?»…И неслышно я ответил: «Знаю!»
1912 г.
ШУМ РАКОВИН
Шум раковин — шум тишины ночной.Как ровен он, как углублён и жуток!Нас захлестнула ночь своей голубизнойИ шёпотом зловещих прибауток.Их день скрывал, как от больного врачСкрывает смерть, хоть ей открыты двери,Хоть слышен сердцу дальних комнат плач,Хоть рядом поп медоточит о вере…Ночь, ночь пришла, нас всех разъединив.Мы — на духу… И вот сквозь наши стеныМы слышим звёзд немой речитатив…Наш день — пятно, в песке шипящей пены.
1912 г.
ТЕ ПЕСНИ
С тобою песни мы певали наверхуВ любимом тёплом мезонине,А стёкла были все в морозном светлом мху,Был месяц серебристо-синий.Вздымала алый столб заводская труба,И в лунном свете искры рдели;Стояла ночь, как лёд, прозрачно голуба,Чернели вмёрзнутые ели.А снизу, с лестницы, краснела лампа в дверь,И разговаривали в зале,