основы не разобраться. Слушай, сгоняй вон в тот киоск за пивком, а я тебе расскажу какие у неё отношения с фюрером. Баш на баш, идёт?
Губы Славы тронула лёгкая улыбка, которая напомнила мне признак выздоровления. Если он продолжит оправляться от воспоминаний, то вскоре снова сможет стать человеком, который когда-то искренне назвал меня другом. Некоторое подобие смеха всё чаще пробивается на его светлом лице.
- Хорошо.
Киоск располагался в пятидесяти метрах. Пришлось попросить пива. Боковым зрением, через щель между ларьком и холодильником с напитками, наблюдая за Ником, я заметил, что к нему подбежали несколько парней в высоких красных ботинках. Отсчитывая деньги, я не сразу врубился в то, что происходит и когда уже Славу повалили на землю и начали пинать, бить кулаками, спохватился. Позвоночник покрылся льдами, став напоминать снежный хребет. Как можно быстрее я стал думать. С одной стороны - это явно были антифашисты. С другой стороны - мне было страшно. Их было много, человек шесть, а я один, без всякого оружия и желания драться. Третья и самая паршивая сторона заключалась в том, что Слава был моим другом. Мозг лихорадочно начал поиск выхода из ситуации, доказав мне, что момента избиения я мог и не видеть, что никаких криков до меня не доносилось, что Ник не звал на помощь, и что я вообще ничего не смог сделать, даже если бы ринулся на помощь. Недавняя гордость от одержанных побед и высвобожденного гнева испарилась, как сладкий сон поутру, и я облизнул пересохшие губы.
Продавщица высунула в окошечко свиное рыло:
- Молодой человек, вот ваше пиво.
Боковым зрением замечая, как бьют Славу, я дрожащим голосом попросил, выигрывая время:
- Оно тёплое. Будьте добры из холодильника.
Продавщица, проворчав, медленно поползла вглубь киоска. Когда у меня в руках оказалась холодная торпеда напитка я с облегчением заметил, что нападавшие убежали. По-крайней мере, холод можно было приложить к ранам, подумалось мне.
- Кто? Кто это сделал?
Лом метался по палате, задевая массивным телом гремящие, как похоронные дроги, койки. Слава лежал на желтоватой простыне, и я чувствовал странное дежавю вместе с виной, которую на сей раз мне не припоминали. Я уверял всех, что ничего не видел и не слышал, ведь иначе бы, как настоящий друг, неминуемо пришел на помощь. Если мы потрясены случившимся, то у Славы потрясен мозг. На нём снова белый чепчик, который очень идёт к его голубым глазам, ставшими только больше выразительней, когда под ними вспучилась отёчная чернота. Лидер спокойно говорит:
- Антифа, кто же ещё.
Шут, вытянувшийся на пустой койке, спрашивает:
- Это сборище наркоманов, пидаров и дистрофанов? Они тебя избили?
Слава мучительно говорит:
- Знаешь, когда меня гвоздили к земле ботинками сорок пятого размера и прыгали на моей голове, я что-то не заметил среди них дистрофиков или пидорасов.
- Ты хочешь сказать, что среди них были здоровые бойцы?
- Конечно. Это только на фотографиях они друг другу член сосут, хотя... свечку не держал.
Я хотел было подтвердить, что на Ника напали здоровенные бугаи, похожие на атлантов, но понял, что тогда выдам себя, и, спохватившись, промолчал. Слава задумчиво добавил:
- Да. Они там сплошь здоровые кабаны были. Они тусуются в этом районе всегда. Я давно о них слышал, по идее нужно было накрывать их моб, когда они только собирались. Но так как для наших камрадов важно только бухло, дворники и сиськи, то ничего удивительно в том, что меня избили, нет. Они теперь всех бонов изведут, я вам говорю.
Лом, метавшийся из угла в угол и потрясающий огромными кулаками, обхватил руками голову, став похожим на слона с огромными обвислыми ушами. Затем он, хлопнув дверью, вывалился в коридор. Оттуда донеслось:
- Убью!
Алиса, было, сделала попытку вернуть бойца, но Шут махнул рукой:
- Не обращай внимания на Ломика. Он даже не сможет найти, где расположен этот район. Лом всегда так бесится, сейчас напьётся, разобьёт витрину, да отсидит в ментовке ночь. Вот и всё. Давайте лучше думать, как нам отомстить афашникам. Всё равно в мозговой деятельности Лом нам не товарищ.
Думать о мести? Эта мысль мне совершенно не понравилась. Я с трусливой горечью осознал, что даже убей тот скам Славу, я бы не пошёл за него мстить. Это признание пробило во мне пробоину, и тот небольшой объём смелости, что успел во мне накопиться, стал быстро выливаться за борт.
Он шёл, не различая неба, и звёзды давали лунный сок под толстыми подошвами ботинок. Лужи брызгали серебром, а глаза Лома излучали ненависть. В общем-то, банальный сюжет для общества, живущего в эпоху перемен.
- Убью.
На выходе из метро он спустил с лестницы двух кавказцев, которые, насилуя друг друга в полёте, кубарем скатились вниз и остались, поломанные, лежать у герметичных дверей.
- Отомщу!
Друзья, возможно, уже и забыли, что его настоящее имя было не Лом, а Евгений Пухов. Нежная, как перина фамилия и успокаивающее, как мягкий знак, имя. Но в глазах Лома, в скрипящей коже костяшек, в налитых молочной кислотой мышцах звучало только одно единственное отчество: 'Убить'. Он не был так глуп, как о нём думали. В какой-то степени он специально вёл себя по-дурацки, чтобы увидеть на лицах друзей улыбку. Злую кровь в мощные мускулы нагнетали добрые сердечные клапана, и никто не знал о том, что одним из увлечений Лома было выращивание домашних цветов. Он обожал кормить голубей и мог с блаженной улыбкой на устах скормить им полбулки. Несмотря на силу, Евгений был готов служить добродушным пугалом для незлобных насмешек, лишь бы это нравилось его друзьям. Его не волновало, что некоторые люди, вроде Шута, пользовались этим и часто оскорбляли его.
Он вспомнил утренний разговор с Гошей, когда тот спросил:
- Лом, ты же правый?
- Ну да.
- То есть ты национал-социалист?
- Именно так.
- А ты знаешь, что правые - это консерваторы, клерикалы, монархисты? Это то, против чего выступают национал-социалисты. Получается ты - не настоящий национал-социалист?
Лом мог бы прихлопнуть Шута одной рукой, но он в первую очередь считал его своим другом, а уже потом едким и циничным шутником. На такие умные подколки, которым Лом не мог противопоставить интеллектуальный ответ, по обыкновению он отвечал глуповатой улыбкой. С детства над его умом часто подшучивали и где-то внутри, за сердцем, у Евгения Пухова, копилась эта обида на близких ему людей, которым он никогда не желал зла. Поэтому избиение Славы привело его в ярость, потому что этого человека он считал истинным предводителем, не способным на оскорбления друзей.
Спальный район встретил его криками. Тьма не до конца пожрала город, было не совсем темно, а только смежались сумерки и редкие окна горели огнём. Несмотря на то, что Лом не любил читать книги, он мыслил рационально и прямо: именно в такое время начинают собираться различные субкультурные компании. По крайней мере в это время он всегда покупал в киосках алкоголь. Навстречу ему попадались хилые стайки гопников, которые не смели назвать его братишкой и попросить на пивасик. Когда его чуть не задавила машина, успев затормозить на мелкой менисковой улице, то Лом, увидав разозлённое чёрное лицо за лобовым стеклом, пустил по нему ударом ноги паутину трещин.
- С дороги черномазый!
Он углублялся во дворы, пока издалека, чутким, навощенным на деградацию слухом, он, наконец,
