Индейская война в Русской Америке

РАК Эскимосам-Чугачам. И.А. Кусков, вынужденный в 1802 г. прервать промысел из-за непогоды и угрозы со стороны тлинкитов, доносил Баранову, что 'партовщики скучать начинают и прожитием без всякой прибыли на месте', что 'удержать партию далее не будет возможно' и что чугачи начинают разбегаться. Там же он меланхолично отмечает 'великий расход табаку', раздаваемого в подарок тойонам 'безо всякой прибыли', без чего, однако, 'обойтись никак не можно по несчастливым теперь обстоятельствам.' 79 Вполне естественно, что при таком положении дел служащие РАК старались всеми силами как можно крепче привязать к себе 'замиренных' аборигенов. Судя по всему в спорах между кадьякцами и ситкинцами русские поддерживали первых, что укрепляло союзнические связи с ними, но зато и усиливало враждебность тлинкитов. Традиционная межплеменная вражда подкреплялась и последними событиями: массовое отравление партовщиков моллюсками Алеуты и кадьякцы, похоже, приписали злому тлинкитскому колдовству и явно не собирались оставлять эту трагедию неотмщённой.

Тем не менее, в целом положение на Ситке при Баранове было вполне удовлетворительным для русских, что видно из письма, помеченного им датой 7 апреля 1800 г. Послание это, судя по всему, направлялось в Якутат и передать его должен был один из тлинкитов, сопровождавший Баранова на Ситку: “Сей податель, бывшей у нас прежде аманатом на Кадьяке акойской Степан, жил с нами долго в заселении, отправился домой и обещал вскоре и вам доставить письмо, кое я за нужное счел отправить, потому паче ежели партия прибудет, чтобы ободрить и уверить ту и с тою едущих могли, што здесь все благополучно и надежда к промыслу великая, а на пути нет никакой опасности, толко несколко Чилхацких опасаться надлежит, хотя мы здесь тех еще по сию пору [в] гости кроме несколка человек не видали, но хвастовства их обыкновеннаго эхости доходят недоброжелателныя… бостонцы американские пришли сюда судами в половине февраля, то же время было их 3 [судна] и одно в Хуцновском и Ледяном проливе слышно ходит. Мы у них и они у нас в заселении гостили, водки пили доволно… С народами ни до какой важной ссоры не доходило, хотя и много было огорчений, и тово и сево, но терпением преодолели все, имея при том каждочасную предосторожность, бодрость и готовность ко всякому неприятелскому действию.” 80

22 апреля 1800 г. А. А. Баранов отбыл на Кадьяк, оставив в новой крепости 'начальствующим' Василия Григорьевича Медведникова – одного из опытных старовояжных. Медведников был храбр, что доказывает его поведение во время крушения галиота 'Три Святителя' в 1796 г. 81, исполнителен и наделён организаторскими способностями. В 1795 г. Баранов особо выделил его из числа 'трудников', строивших под руководством Дж. Шильдса судно 'Феникс' в Константиновской крепости. Медведников был тогда подмастерьем англичанина, но 'ежели б умел грамоте и правила чертежей [знал], не испортил бы и мастером [быть] '. 82 Баранов лично убеждал Медведникова остаться в колониях, когда тот задумал вернуться в Россию. Однако, будучи неплохим исполнителем и руководителем небольших партий и экспедиций, он не проявил себя с тем же успехом на более ответственном посту.

Баранов оставил ему обширные письменные наставления, где, в частности, указывалось и то, как вести себя по отношению к индейцам. Александр Андреевич напоминал, что 'сии народы от создания мира пользуясь естественною свободою, никогда не мыслили и не знают угождать чужой воле, и ни малейшего огорчения сносить не могут без мщения.' 83 К сожалению, Медведников, как и многие другие поселенцы, слишком часто забывал эти слова Баранова, который умел понять психологию аборигенов, прекрасно ориентировался в положении дел на Ситке, знал, как следует обращаться с индейцами и чего можно ожидать от каждого из их предводителей. Советы Баранова Медведникову просты, конкретны и разумны:

'Ни малейшей вещи от них без торгу, а кольми паче без заплаты брать или присваивать всемерно удерживаться и никому не позволять… рекомендую ещё в дополнение тойонов Хварова и его брата, также новоизбранного всеми Михайла [вероятно, после успешного примирения с дешитанами Скаутлелт и был избран верховным вождём Ситка-куана – атлен-анкау] и нашего прежнего Схатеса [Скаатагеч?] с братом, а также почётных мужиков: шамана с Кекурной бухты с… тестем и ближней бухты богатого и хлебосола племянника Михайлы тойона [Катлиан] с братьями Шадровитым мужиком и отцом парня, кой хотел идти на Кадьяк, приёмом отличать, а когда что случится, кормить… а иногда и маленькими подарками приласкивать… во множестве и с пляскою их в казармы отнюдь не впущать… иметь неприметное им примечание, нет ли в байдарках огнестрельных и других вредоносных орудий и при них под одеждою скрытых копий [кинжалов].' 84

В 1801 г. компания получила и первые выгоды от Ситкинского заселения. С бригом 'Екатерина' туда было отправлено 470 байдарок во главе с И. А. Кусковым, который позднее вспоминал, как 'колоши во всех местах, будучи им обласканы и обдарены, сами вызывались показать бухты и заливы, где бобры водились: от места до места они провожали партию и рекомендовали своим соседам, которые с равною угодливостию предлагали свои услуги. В один выезд партия была приведена колошами в тесную бухту, в которой гнездилось такое множество бобров, что с первого взгляда полагали быть стадом птиц, чернеющих на поверхности воды. Но нельзя было выразить радости Алеут, когда открылось бесчисленное множество бобров в таком месте, из которого почти ни один не мог ускользнуть. Колоши без всякой зависти восхищались проворством и искусством Алеут в промысле.' 85

Однако, помимо всего прочего, результатом первых встреч русских с тлинкитами стало и создание образа 'колоша' – воинственного, мстительного и жестокого дикаря, каким предстаёт он в официальных документах РАК, записках служащих компании и в трудах путешественников. Достаточно вспомнить, сколь неприятно поражён был обликом якутатских аманатов правитель Кадьякской конторы И. И. Баннер: 'Вид их показывает нечто отвратительное, лицо имеют смуглое, продолговатое, глаза большие, брови высокие, колесом… волосы чёрные и жёсткие, поднявшись дыбом, кои они завязывают странно разными манерами: то, забрав со всех сторон на темя, походит на кочку с травою, иногда изображают рога на обеих сторонах, или, обвив, вниз спускают на обе стороны, как толстые плети, вплетая во весь тот убор разные перья… лицо разновидно раскрашено и вымарано полосами… К сожалению живописцы не имеют счастья их видеть, то бы лучше нельзя написать на деянии не только чорта, но не постыдно было бы изобразить самого сатану,' – в этой оценке Баннер странным образом перекликается с симпатизировавшим тлинкитам У. Стёрджисом, на которого подобное же впечатление произвёл облик ситкинцев. С внутренним содроганием и каким-то детски-простодушным ужасом передаёт Баннер и рассказы якутатцев о жестоких военных обычаях тлинкитов: 'Злее самых хищных зверей… снимают с головы кожу с волосами, забрав волосы в одну руку, обчертя ножом, сдёргивают, и потом… по частям отнимают члены, колют и дают небольшие раны, для одного мучения и страдания, или тела рвут крючками, или, разрезав, вытягивают внутренность и мотают кишки, снимают с живых кожи…' Вслед тому делается весьма неутешительный вывод: 'В сём народе, убийственном и злом, едва ли можно в несколько лет учинить какую-либо приметную перемену.' 86

Несколько более доброжелательно смотрели на тлинкитов российские мореплаватели. Характерна в этом отношении оценка, данная им В. М. Головниным, известным своей прямотой и резкостью суждений: 'сильны, терпеливы в трудах и крайне смелы, даже до отчаяния, любят независимость столько, что скорее захотят расстаться с жизнью, нежели со свободою, и покорить их не только трудно, но даже невозможно… В сражении они столь отважны, что редко когда в плен отдаются живые и огнестрельным оружием научились действовать проворно и стреляют очень метко… к побеждённым же чрезвычайно жестоки и часто всех их мучают и убивают без всякой жалости.' 87

Однако, обе характеристики складываются в один, всё тот же образ гордого, свободолюбивого, но враждебного, мстительного и свирепого дикаря. Да и позднее в характере тлинкитов русским в первую очередь виделись такие 'особенные достоинства', как 'хищничество, воровство при всяком удобном случае, вероломство, умение отомстить врагу.' 88 Хотя окончательно стойкий стереотип тлинкита, как 'кровожаждущего варвара', сложился только после трагических событий 1802 г., основы его были заложены именно в результате первых встреч и первых столкновений русских с этим сильным и неподатливым противником.