сам его прежний капитан Генри Барбер.
А. А. Баранов не был вполне удовлетворён результатами действий Н. И. Булыгина. Он считал, что не были до конца использованы все, имевшиеся в его распоряжении, возможности – не было пленено ни одного вождя или родственника влиятельных людей Якутат-куана, потеряно безвозвратно оказалось всё компанейское имущество и артиллерия. Досада Баранова была тем большей, что ему стало известно о том, что одновременно с Булыгиным в Якутате находился и неуловимый Джиснийя. В письме от 24 марта 1808 г. Александр Андреевич излагал Кускову своё мнение о результатах экспедиции на “Кадьяке”: “Жаль только, что тарапливо поступлено и не возвратили наших пушек и прочаго в наличии ещё состоящаго: они было уже пошли на обман по скаскам прибывших сюда почти за европейское судно… и Чесныга был тогда там же, у коего посельщица, а Филсов помер – и таперь он [Честныга] опасается быть у вас в Ново-Архангельске и чаятельно, что нихто из них [не явится] после бою с якутацкими и отнятия многих наших вещей, а потому и аманат высылать к нам нынешний год [он] не думал.” 61
Однако, в конечном итоге, вероятно к 1809 г., 62 почти все пленники, кроме жены С. Ф. Ларионова с её младшим сыном и дочерью, были освобождены, хотя часть их, как упомянутый ранее Филсов, умерли в плену. Но само поселение в Якутате так никогда и не было возобновлено; понесённые РАК материальные и моральные утраты так и остались невосполненными. Помимо прочих последствий якутатской катастрофы, К. Т. Хлебников отмечает и то, что “сие несчастье остановило успехи промышленности, и в 1806 г. не было отряда из Ситхи.” 63 А тем временем именно здесь, на Ситке и в Проливах, решался исход противостояния РАК и тлинкитов и у Баранова на счету был каждый человек. 64
Тлинкиты упорно не желали складывать оружия. Положение русских на Ситке оставалось весьма шатким, а морской промысел день ото дня становился всё опаснее. Индейцы могли ещё смириться с утверждением пришельцев в крепости на месте родового гнезда киксади, но не с проникновением чужаков в их заповедные охотничьи угодья. Уже в 1805 г. тлинкиты чинили “беспрестанные препятствия” партии И. А. Кускова в Кековской бухте и в Хуцновском проливе, а Н. П. Резанов по свежим впечатлениям от быта колоний сообщал директорам РАК: “Они вооружены от бостонцев лучшими ружьями и пистолетами и имеют фалконеты. Всюду в проливах выстроили крепости… Произведенное уже единожды Американцами зверство научило всех крайней осторожности. Пушки наши всегда заряжены, везде не только часовые с заряженными ружьями, но и в комнатах у каждого из нас оружие составляет лучшую мебель. Всякую ночь по пробитии зори сигналы продолжаются до самого утра, ходят дозоры по всем постам, словом: вся военная дисциплина и мы всякую минуту готовы принять дорогих гостей, которые пользуясь ночною темнотою и ненастьями привыкли делать нападения свои… Есть много тысячныя в проливах жила, которыя хотя и кажут вид спокойный, но не дают ещё аманатов.” 65
Ново-Архангельск находился, по сути дела, на осадном положении. Население его страдало от болезней и нехватки продовольствия. В письме от 15 февраля 1806 г. Н. П. Резанов описывает промышленных “от скверной юколы смертной болезни подвергающихся, как тени усопших бродящих”, и приводит в пример работника, который, “видя Компанию не в силах подать ему помощи и потому не ожидая оной, ищет… её где либо нибудь и увидев у Американца пойманную для себя рыбу, с радостью отдаёт за кусок оной платье, рубашку, словом ничего не щадит… Потом едва не нагой идёт на работу счастливым себя почитая… Мы все здесь живём на берегах Стикса и ожидаем перевозок,” – меланхолично заканчивает он своё описание. 66 В другом месте раскрывает Резанов и причины столь бедственного положения: “Хлеба нет, а на Ситхе с голоду умирают, потому что у колошей, прекрасными ружьями и фальконетами вооружённых, беспрестанная война и рыбу там ловить можно под выстрелами.” 67 За зиму 1805-1806 гг. в Ново-Архангельске умерло от цинги 17 русских, а 60 человек было приковано болезнью к постелям. “Американцы наши [кадьякцы и Алеуты] были также одержимы сею болезнию и много умерло,” – отмечает далее Резанов. 68
Наконец, 22 марта 1806 г. начался нерест сельди и в крепости появилась свежая пища. Однако весна принесла также и новые заботы, новые опасности: для промысла сельди в окрестностях Ново-Архангельска скопились массы тлинкитов. “Пожаловали сюда, – сообщает Н. П. Резанов, – Колоши числом более тысячи человек; некоторые были с ружьями, осторожности против них были удвоены.” 69 Напряжённую обстановку несколько разрядило появление американского судна “О’Кейн” под командованием Дж. Виншипа. Этот морской торговец, “как старый г. Баранову приятель”, постарался облегчить положение колонии: он “отказал колошам с собою в торговле и дав им почувствовать дружеские с Правителем сношения, принудил чрез то всех скорей разъехаться по проливам. Благодаря Бога, что в самое малолюдство не отважились они зделать решительного покушения.” 70
Ситуация на Ситке мрачной зимой 1805-1806 гг. казалась столь безысходной, что Н. П. Резанов и его спутники, возвращаясь 8 июня 1806 г. из Калифорнии, “пришли в сомнение” относительно самого существования Ново-Архангельска. Имея на борту “Юноны” “добрых 10 пушек”, они изготовились уже к бою на случай индейского нападения и лишь появление компанейской байдары рассеяло их беспокойство. 71
Тлинкиты упрямо не оставляли попыток изгнать русских со своих земель и вновь взялись за оружие, едва сгладилось первое впечатление от похода Баранова, а весть о гибели Якутатской крепости распространилась повсеместно.
В первых числах июня 1806 г. Ново-Архангельск был встревожен появлением в заливе каноэ, в котором сидело 14 индейцев, по мнению Резанова “сущих с вида разбойников”. Колоши обошли “все водворения наши”, пишет он далее, а затем, “с буйными и громогласными песнями”, пристали к берегу у самого заселения. При этом индейцы внимательно присматривались к русским постройкам, к самой крепости и путям подхода к ней. В то же время от живущей в Ново-Архангельске индеанки было получено предостережение о готовящемся нападении. К предупреждению отнеслись со всей должной ответственностью. Срочно были приняты меры по укреплению обороны: всего за четыре дня всю крепость обнесли новым мощным частоколом “и столько же огородились под горою”. Стена была закончена как раз к приезду очередного соглядатая. им оказался “тойон так называемой Жирной [Схатес Толстый?]… который считался нам приверженным.” Он прибыл в сопровождении 12 человек “и говорил здесь речь, что лишась многих родственников сердце его подавлялось горестью, но находит теперь отраду [в том] что прекрасное место родины его процветает и так величественно украшается. Краснобай сей просился в крепость, но не был впущен. Погостя три дни уехал он обратно.” 72 17 июня, подпоив несколько индеанок, “родственниц девкам нашим”, в крепости узнали причину столь частных наездов нежданных гостей: “Чилхатские, Хуцновские и Акойские народы соединились с Ситкинцами числом до 3 000 чтоб зделать на нас нападение и посылали тойона осмотреть и заметить ещё силы наши… Нападение было разположено зделать днём потому что люди наши развлечены работами. Они положили в одно время ударить в три пункта; в лес на рабочих, на эленг отрезать мастеровых и зжечь судно и в то же время третьему отряду броситься на ботах и овладеть крепостью. Ночью посылали они лесом людей, которые взлезши на деревья смотрели не оплошны ли наши часовые, но слыша безпрестанные сигналы уверили их о осторожности.” 73 Известия, привезённые Жирным, расстроили все планы. По сведениям полупьяных индеанок, “старшины и предводители разных народов передрались между собою с досады, что пропустили удобное время и разъехались по проливам.” Однако, верить этому последнему известию в Ново-Архангельске не спешили, тем более, что последовавшие события не давали к тому никаких поводов.
26 июня один из больных цингой вышел из крепости “попользоваться воздухом” и саженях в ста от берега заметил залёгших в траве двух индейских воинов с ружьями. Поспешно вернувшись в крепость, промышленный поднял тревогу и в лес был послан отряд в 40 человек “чтобы отхватить передовых удальцов сих.” Однако индейские лазутчики успели скрыться в чащобе, а русский отряд на обратном пути “видел многие следы на траве и преследуя нашел, что речка [Колошенка, ныне Indien-River] вброд перейдена и пройдено падью между гор, куда уже они пуститься не смели.”
