Неужели моя немота никогда не пройдет?
Я не могу об этом не думать, я думаю об этом постоянно, даже сегодня на кладбище думала, в автобусе думала, на поминках думала. Подспудно я думала об этом, когда примеряла платье, так неуместно, кощунственно подаренное бабушкой.
И когда мы в прихожей стояли, прислушиваясь к поминальным говору и плачу в комнате, и когда в такси ехали. И сейчас думаю. Стоя перед дверью – бабушка ищет ключи и никак не находит. Она вытаскивает по очереди из сумки кошелек, какие-то квитанции, губную помаду, телефон, свернутый в несколько раз пустой полиэтиленовый пакет и подает мне. Я принимаю все это и не перестаю думать.
Наконец, когда из сумки все вытащили, ключи нашлись. Бабушка издала радостный вопль, и мы вошли в квартиру.
Я все ждала, когда она заговорит о маме, мне нужно было точно знать, простила она ее или нет. Но бабушка упорно избегала этой скорбной темы. Тогда я спросила прямо:
– Ты ее не простила?
Вышло как-то очень уж враждебно и грубо – я не хотела грубить.
– Я себя не простила. – Бабушка опять качнула головой все с тем же непонятным значением, встала и, не посмотрев на меня, пошла на кухню.
Но я не могла так ее отпустить, побежала за ней, догнала в коридоре, схватила за руку и довольно сильно дернула.
– За что ты не можешь себя простить?
Бабушка остановилась, вздохнула.
– За то, что допустила беду. Я не должна была тогда от вас уходить.
– Но ведь тебя же прогнали!
Мне показалось, что она усмехнулась, но в коридоре было темно, я ее плохо видела.
– Я дала себя прогнать, потому что была не согласна с тем, что с тобой делают, потому что обиделась, потому что… Предпочла закрыть глаза, предпочла оскорбиться, отойти в сторону и не вмешиваться. Если бы я тогда не ушла, не случилось бы… ты была бы нормальным, здоровым ребенком, а твоя мать… Ничего бы не произошло.
Я не видела, смотрит она на меня или нет. Разговаривать в темноте было невыносимо, я протянула руку и включила свет. И так и не поняла, куда она смотрела, потому что обе мы вскрикнули и зажмурились. И тут же раздался звонок – пришел Игорь. Мы так и не успели договорить.
Бабушка бросилась открывать дверь, явно обрадовавшись, что наш разговор прервали.
Игорек неловко затоптался на пороге, посмотрел на меня, вымученно улыбнулся.
– Поздравляю тебя с днем рождения. – Достал из кармана куртки небольшой сверток, протянул мне – все так же неловко и смущенно.
– Вообще-то день рождения у меня завтра, а сегодня…
– Я знаю! – поспешно перебил он и совсем потерялся.
Чувствовалось, что и его эта ситуация с поздравлениями в день похорон тяготит не меньше, чем меня.
– Да что мы здесь под порогом толчемся? – возмутилась вдруг бабушка и с интонациями тамады- зазывалы прибавила: – Гостей так не встречают! Идемте-ка в комнату. Будем отмечать.
Да что она, в самом деле, решила праздновать мой день рождения?!
Мы гуськом прошли в гостиную, самую большую комнату в этой огромной квартире.
– Помоги мне, Игорек, придвинуть стол.
Вдвоем с Игорем они перенесли большой круглый «гостевой» стол к дивану. Бабушка накрыла его белой вышитой скатертью. Я отошла к окну, отвернулась, не желая принимать участия в этом кощунстве.
Стол быстро наполнился разнообразной едой – подчеркнуто праздничной. И когда она успела все приготовить? Неужели с утра, перед похоронами? Почему она так себя ведет? Почему, почему? Это уже не непрощением, самым настоящим проклятием попахивает.
– Аграфена Тихоновна! – Игорь раскупорил бутылку вина и вопросительно уставился на бабушку. – Бокалов… сколько достать?
– Разумеется, три!
– Ну да, конечно. – Он суетливо, стыдясь меня, стыдясь своего невозможного положения, достал из серванта бокалы и разлил вино – несколько капель попало на скатерть: красное на белом – кровь на снегу.
Бабушка встала – большая, высокая, торжественная, – подняла бокал, собираясь сказать тост, кивнула нам, чтобы и мы поднялись – Игорь послушно вскочил, я осталась сидеть.
– С днем рождения, Сонечка! С пятнадцатилетием!
– С днем рождения! – эхом отозвался Игорь.
Все выпили. Я тоже отхлебнула немного вина – никогда еще не приходилось мне пить ничего спиртного. Терпкий, вяжущий вкус, пряный запах. Странное ощущение в голове, не сказать, что неприятное. Попробовать еще немного?
Уловив мой жест, бабушка снова поднялась.
– Счастья тебе, здоровья, Сонечка, и больших творческих успехов.
С успехами она опоздала.
– Успехов! – эхом откликнулся Игорь.
Огни за окном отдалились, электричество в комнате засветило приглушенней, голове захотелось на подушку. Я откинулась на спинку дивана и вдруг поняла, что почти не чувствую боли и клонит в сон. Но расслабляться нельзя, нельзя забывать о том, что… мне нужно сказать, высказать… Я встала, подняла бокал и бросила вызов бабушке:
– А теперь мы помянем маму! – И залпом допила вино.
После моего выпада все уткнулись в тарелки, усиленно делая вид, что вдруг жутко проголодались, после моего выпада настроение, и так поддерживаемое искусственно, у всех окончательно испортилось. Но бабушка быстро оправилась, сдаваться она не собиралась. Доев мясо, поднялась, улыбнулась, будто ничего и не произошло, со значением кивнула Игорю:
– Кажется, пора подавать сладкое. Пойду заварю чай и все приготовлю.
Игорь было дернулся уйти за ней, но она опять кивнула – уже сердито, – и ему пришлось остаться со мной.
Бедный, бедный, он ведь не знал всю подноготную наших семейных отношений и совершенно не понимал, как рассматривать эту дикую ситуацию, как вести себя и что делать. Бабушку он уважал до благоговения, судить, а уж тем более осуждать не стал бы никогда, но и принять то, что сейчас происходило, не мог. Вид у него был жалкий и растерянный. Тема для разговора никак не находилась. Да в самом деле, о чем говорить: о моем дне рождения? о смерти мамы? о празднике или похоронах? Поцеловать меня и еще раз поздравить – или сесть рядом, погладить по плечу и выразить соболезнования?
Он бродил по комнате с мучительным выражением лица – и вдруг взгляд его наткнулся на бумажный сверток – подарок, – который я, так и не развернув, оставила на маленьком столике. Он с облегчением вздохнул – тема наконец нашлась.
– А ты и не посмотрела, что я тебе подарил, – сказал с легким укором – не совсем искренним: он был рад, что тогда я не посмотрела, и, значит, сейчас появилась тема.
– В самом деле. – Я повернулась к нему. – Прости!
Игорь перенес сверток на диван, стал разворачивать – меховая собака, платье, он вполне перенял бабушкины жесты, стал больше ее внуком, чем я. Что он явит на свет, истинный ученик, любимый студент?
Книга. На обложке – разрушенный дом, из камней сложены французские буквы. «Quant a moi». Что касается меня. Так называлось одно из моих последних стихотворений.
– Что это?
– Перевод твоих стихов. Пока только в единственном экземпляре, но скоро… Аграфена Тихоновна ведет переговоры с одним из французских издательств…
– Бабушка? Она мне ничего не говорила.
